Первое воскресенье после Пасхи в церковном календаре носит название Антипасхи или Фоминого воскресенья.
В народе этот день называется Красной горкой. Название Антипасха — означает «вместо Пасхи» или «противоположный Пасхе» — но это не противопоставление, а обращение к прошедшему празднику, повторение его на восьмой день после Пасхи.
Мы снова вспоминаем Светлое Христово Воскресенье и будто бы вновь погружаемся в атмосферу Пасхальной ночи.
С древних времен окончание Светлой Седмицы празднуется особо, составляя собой как бы замену Пасхи. Также этот день называют Фоминой неделей, — в воспоминание о чуде уверения апостола.
В этот день, завершающий Светлую седмицу, после Литургии закрываются Царские врата. С вечера уже возобновляется чтение Псалтири, а также обычных утренних и вечерних молитв.
Священник Павел Флоренский считает апостола Фому не сомневающимся по причине маловерия, а изумляющимся. “Изумляющийся апостол Фома, — пишет отец Павел, — символическая фигура философии. Ложно представление о нём как о скептике, ибо в основе его духовного склада лежит отнюдь не маловерие, а удивление, поражённый которым, всякое дело он доводит до его наиболее глубоких корней”.
По Флоренскому, — Фома не сомневается в воскресении Христовом, но “хочет получить подтверждение своей веры. Он виновник удостоверения Церкви в истинности Воскресения Христова, именно телесного воскресения”.
Нельзя не согласиться, что “Фома — начало философии”, но нельзя отрицать и обратного: Фома одновременно и конец философии, как и всякой двойственности и разделения.
День его обращения — “восьмой день”, день Господень, день Евхаристии — начало нового времени. В этот день Христос второй раз после Своего Воскресения явился Апостолам, собранным в таинственное Евхаристическое собрание.
Фома не был на первой встрече Апостолов с воскресшим Христом и не поверил их свидетельству: мы видели Господа (Ин 20:25). “После восьми дней” Иисус опять пришёл в собрание учеников — в Церковь Свою, и Фома прикоснулся к изъязвленному Телу Христову, Его Крови; стал единым с Учителем.
Прикоснувшись к “изумительной тайне”, Фома воскликнул: Господь мой и Бог мой! (Ин 20:28). Прикоснувшись к Истине, он познал, Кто есть Путь, Истина и Жизнь; теперь он уже не имел нужды, чтобы кто учил его (ср. 1 Ин 2:27).
Фома исцелился от раздвоенности и неустойчивости, от мудрости “земной, душевной, бесовской”. “Доброе” неверие Фомы подтвердило, что Воскресение Христово — правда. “Неверие Фомино, веры родительное нам показало еси” (тропарь 5-й песни канона Недели Антипасхи).
Евхаристическое прикосновение восстанавливает Фому в единство в Духе и Истине. Здесь заканчивается философия, возвращаясь в религиозное, откуда она и берёт своё происхождение. Как сказал Филон Александрийский: разум возвращается, а безумие — нет.
Противоречие “пришло” в жизнь человека через самого человека, разделило его с Богом, и в результате — брата с братом. Оно приобретает особую остроту, когда братья единородны. Близнецы, даже при их абсолютно внешнем сходстве, не равны по времени появления каждого из них на свет.
Когда, по молитвам Исаака, “неплодная” жена его Ревекка зачала: Сыновья в утробе ее стали биться, и она сказала: если так будет, то для чего мне это? И пошла вопросить Господа. Господь сказал ей: два племени во чреве твоем, и два различных народа произойдут из утробы твоей; один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему (Быт 25:22–23). Ревекка родила близнецов: Исава и Иакова. Исав продал своё первородство за чечевичную похлёбку. Иаков в борьбе за первенство, наученный своей матерью, “хитростью взял благословение”, предназначенное Исаву.
“Антиномия братьев” выражает общую антиномию человеческого рода, разделившегося в себе — антиномию с ближним, которая является следствием греха — первой антиномии — разделения человека с Богом. Господь предупреждал человека о смертоносности плодов с древа познания антиномии добра и зла, противоречия, удержать которое подвластно только Богу, поскольку “Он превосходит любое утверждение и отрицание”.
Апостол Фома, являющийся образом антиномии вообще, среди двенадцати Апостолов составляет антиномию с Петром. В ней Пётр — как избыток устойчивости и решительности в вере, а Фома — как их недостаток. Пётр и Фома — две крайности в основании Церкви.
Но антиномия Пётр–Фома — вторая антиномия среди Апостолов, первая — Иоанн–Иуда: Иоанн как самый совершенный, самый единый со Христом, а Иуда как отсекаемый, как тот, кто извергается при основании Церкви, при её творении; как тьма, отделяемая от света. От “тела” Церкви в её становлении постоянно отсекается кто-то, как один из двенадцати, как тот, через которого приходит грех.
На Тайной Вечери, после омовения ног ученикам, Христос сказал: …Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин 13:15). Несомненно, что здесь речь идёт не только о омовении ног, но “пример” — весь земной путь Иисуса. В начале Своего служения Христос после сорокадневного поста был искушаем от диавола (Лк 4:1–13). Он отсекает искушения самым решительным образом: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи (Мф 4:10; см. ткж Лк 4:8).
Господь дал пример, как готовиться к христианскому служению, насколько нужно быть решительным, отсекая то, что не-Богово, всякое греховное начало. Единство с Богом предполагает разделение с антибожественным, со “всяким житейским попечением”, с “миром сем”, со своей чувственностью и рассудком, со своими ближними, и в конце концов — с самим собой.
Единство начинается с разделения, которое “силой даётся”, и каждый, прилагающий своё усилие, приходит через это разделение к единению с Богом и только после этого обретает разделение Божественное благодатью Святого Духа.
В начале требуется решительное усилие, чтобы разделиться, то есть отречься, оставить всё и тем самым подготовить себя к встрече с Богом, чтобы прикоснуться к Нему и в Нём обрести то, что оставили, но обрести уже в Божественном единстве и разделении; обрести нераздельно-неслиянную жизнь в Божественной любви.
Когда Пётр спросил Иисуса: вот, мы оставили все и последовали за Тобою, что же будет нам? (Мф 19:27), Он ответил: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, — в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых. И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную (Мф 19:28–29).
Как “доброе неверие” Фомы утвердило веру, так “благое разделение”, расторгающее “злое единение” — антиномические отношения после грехопадения, восстанавливает утраченное нераздельно-неслиянное единство человека с Богом и человека с ближним. Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его (Мф 10:34–36).
Блаженный Иероним Стридонский толкует это противоречивое место в Евангелии следующим образом: “По вере вo Христа весь мир разделился и восстал сам против себя: каждый дом имел и верующих, и неверных, и вследствие этого на землю послана добрая война, чтобы прекратить худой мир”.
“Благое отречение” восстанавливает порядок в любви: оставляя своих ближних и самого себя, мы через Бога, в Боге и Богом возвращаемся к ним. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф 10:37); если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк 14:26).
«И в книге Песнь Песней, — пишет блаженный Иероним, — мы читаем: “Любовь ко Мне делайте правилом”. Это правило или порядок необходимо в каждом движении души. После Бога люби отца, люби мать, люби детей. Итак, Он не запретил любить отца или мать, но многозначительно прибавил: “Кто любит отца или мать более, нежели Меня”».
“Благое разделение” — первый подготовительный момент в Бого-человеческом создании нового творения — Церкви, как очищение, облачение в “брачные одежды”, приготовление масла для светильников, чтобы быть готовыми к новому браку — Церкви и Агнца; чтобы, когда “придёт жених”, готовые могли войти с Ним на брачный пир (см. Мф 25:10).
Этот первоначальный момент становления — жизни Церкви — подготовка к Тайной Вечери, к встрече со Христом и во Христе, когда каждый, собирающийся “на брачный пир”, с решительностью апостола Петра отсекает всё соблазняющее, “всякое житейское попечение”, чтобы составить Его тело под Его Главою, чтобы Он мог “придти и вселиться в ны”, как в приготовленный для Него дом — Кириакон.
Второй момент созидания Церкви — сама евхаристическая Встреча Бога и человека: когда “Христос посреди нас”, когда принесённая верными “бескровная жертва” всего, что было для них любимым в жизни, возвращается в Духе и Духом, как Божественное разделение в нераздельности Божественной любви, как нераздельно-неслиянное Царство Святой Троицы.
Зачем Бог ищет человека? – Чтобы дать ему Чашу. Господь выходит на поиски человека, чтобы вернуть нам Себя.
Если говорить о соработничестве (синергизме) Бога и человека в творении новой жизни — Церкви, о мере участия в этом сотворчестве человека, то именно подготовительный момент “благого отречения” есть момент решительного “приложения” человеческих усилий.
Самый последний и высший момент “подвига отречения” для человека — отречение от самого себя. Для рассудка это самая сложная задача: преодолеть самого себя, принести себя в жертву Богу. Важно то, что этот “подвиг” лишён всякого принуждения; его основание — “прекрасная свобода выбора”.
Священник Павел Флоренский определяет сущность веры как “свободный подвиг”. «Свободный: ибо разум может делать усилие и подняться к лучшему, а может и не делать его, оставаясь при том конечном, условном и “хорошем”, что он уже имеет. Подвиг: ибо нужно усилие, напряжение, само-отречение, сбрасывание с себя “ветхого адама”, а в это время все данное, — “естественное”, конечное, знакомое, условное, — тянет к себе. Нужно само-преодоление, нужна вера».
Дело верных — приложив все возможные усилия “своей немощи”, достойно принести жертву Богу — “дух сокрушен”, разъединить, оторвать от вещей сознание, “рабствующее вещам”, и сердце — от всего природно-родового, чтобы собраться, совершиться в таинственное собрание на Трапезу Христову, все на одно и то же, чтобы единодушно, “едиными усты и единым сердцем” призывать Духа Святого: “прииди и вселися в ны”! Дело верных — приготовить путь Господу (см. Мк 1:3), приложить всю свою волю, чтобы её же — свою волю — и преодолеть, тем самым дать возможность воле Божией творить в них и через них в Духе и Истине. Дело верных — принести в жертву “свою”, человеческую правду, чтобы Сама Правда совершилась в них. Всё остальное — “Господь усмотрит”.
Но свободный подвиг само-отречения предполагает в “каждом движении души” уверенную неуверенность: впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф 26:39). Такой пример дал Сам Христос. В этом смысле Пётр и Фома — как близнецы, как образы двух крайностей в вере: устойчивости и неустойчивости. Эта антиномия веры снимается в образе апостола Иоанна — Возлюбленного, постоянно пребывающего “у груди Иисуса”, в евхаристическом единстве с Ним.
До Своего распятия Христос постепенно открывался Своим ученикам как Бог; после Своего распятия Он настойчиво, раз за разом, в целом ряде видений открывается перед ними как человек, воскресший плотью.
Все рассказы о Воскресении Христовом нас ставят перед лицом именно этого события: это не дух, это не видение; ученики не только слышат Его голос, но они прикасаются к Его телу, они видят, как Он с ними вкушает пищу, и справедливо, говоря о их свидетельстве, апостол Иоанн позже говорил, что мы говорим о том, что наши очи видели, наши уши слышали, к чему прикасались руки наши: Христос действительно воскрес плотью, плотью освященной, плотью преображенной, плотью, которая вся стала духом, не переставая быть плотью.
И мы поклоняемся вместе с апостолом Фомой воскресшему Христу, и веря Ему, зная Его как своего Бога, но и как воскресшего Иисуса из Назарета, мы Ему взываем: Господь мой и Бог мой!… И на этом построена вся жизнь Церкви, все христианское мировоззрение, всё величие человека, все безграничное смирение Божие. Во Христе нам раскрыто и то, и другое; и мы ликуем не только о том, что Бог есть Бог любви, что Бог есть Спаситель наш, но ликуем мы и о том, что в Нем нам открыто, как велик Человек.
Он так велик, что Бог может вместиться в него, он так велик, что он может пройти через врата смертные и войти в вечную жизнь, и с собой увлечь, унести, как поток уносит, нас в вечность, что Он, приобщившись нам во всех отношениях, кроме греха, нашему человечеству, приобщает нас до конца Своему Божеству, если мы только открываемся Его воздействию… Как это дивно!
И вот, в наступающие сорок дней Христос постоянно является Своим ученикам, Он им раскрывает тайны Царства Божия, Он им открывает имя Господа нашего как Любовь, Он им открывает понимание Церкви как общества людей, которые соединены между собой любовью, Он открывает им то, что временную жизнь они могут потерять, что она неминуемо пройдет, но что им дана вечная жизнь, которая есть жизнь Божия уже вселившаяся в них, действующая в них, побеждающая всё.
И в наступающие недели, каждое евангельское чтение будет нам говорить об этом торжестве жизни, о победе жизни, о победе любви над всем остальным. Будем радоваться, будем ликовать о том, что воскресший Христос не только победил смерть для Себя и в Себе, — что в нас и для нас Он победил смерть, грех, страх — все, и что мы стали теперь свои, родные Живому Богу. Аминь
В НЕДЕЛЮ 2-Ю ПО ПАСХЕ
Тропарь, глас 7
Запеча́тану гро́бу, / Живо́т от гро́ба возсия́л еси́, Христе́ Бо́же, / и две́рем заключе́нным, / ученико́м предста́л еси́, / всех Воскресе́ние, / дух пра́вый те́ми обновля́я нам, / по вели́цей Твое́й ми́лости.
Кондак, глас 8
Любопы́тною десни́цею / жизнопода́тельная Твоя́ ре́бра Фома́ испыта́, Христе́ Бо́же, / созаключе́нным бо две́рем я́ко вшел еси́, / с про́чими апо́столы вопия́ше Тебе́: / Госпо́дь еси́ и Бог мой.
Величание
Велича́ем Тя, живода́вче Христе́, / нас ра́ди во ад сше́дшаго / и с Собо́ю вся воскреси́вшаго.