«Востав иду ко отцу моему» (Лк 15, 18)
Во имя Отца и Сына и Святого Духа
Как одиноко и страшно, и холодно было Вартимею слепцу перед тем, как прошел мимо него Христос и призвал его к жизни. И как страшно было Закхею человеческого взора, любопытного, пытливого, часто жестокого, когда он решился встретить Христа, чего бы это ни стоило. И вы помните, как стоял мытарь у притолоки церковной, когда увидел перед собой храм, место, где живет Господь, место святое, куда никакая неправда, никакая нечистота доступа не должна иметь, и увидел себя перед лицом собственной совести, -как он стоял, не смея перейти порога церковного, ударяя себя в грудь и только восклицая: Господи, милостив буди мне, грешному!..
Но в этих словах сказывалось не только сознание своей греховности, но и надежда, — надежда на то, что над справедливостью, над правдой, неумолимой правдой, есть сострадание, милосердие, любовь и прощение. Этому он научился, вероятно, даже в своей беззаконной жизни. Много раз, верно, он встречался с тем, что человек может быть погублен законом, бессердечным, холодным законом людским, и что вдруг среди людей проснется жалость, и тогда есть надежда на спасение, тогда светлеет все вокруг, тогда все делается возможным. И так он стоял в надежде на невозможное чудо, на то, что он, который во всем плох и в глазах людей, и перед лицом своей совести, и перед судом Божиим, все-таки может быть помилован, прощен, даже обласкан.
И сегодня мы встречаем другой образ — образ блудного сына, где мы видим воочию, что случается с человеком, который покаялся, вернулся домой в глубоком раздумье о том, какова его жизнь перед лицом Божественной святости. Мы видим человека, который встречен Богом. Вы, наверное, обратили внимание на слова сегодняшнего Евангелия, где говорится о том, что когда блудный сын был еще далеко от отчего дома, отец его увидел и поспешил к нему навстречу, и пал ему в объятия, и целовал, и ласкал, и жалел его.
В рассказе о Закхее мы видим себя перед судом людей; в рассказе о мытаре мы видим себя перед судом собственной совести; а теперь посмотрим на нашу судьбу перед лицом Божиим. Мы все в положении блудного сына; все мы всё получили от Бога — и жизнь, и природные наши силы ума, сердца, воли, крепость телесную; получили и дружбу, и семью, и всё, чем мы богаты. И однако, всё это, как блудный сын, мы от Бога получили и унесли в страну далекую, туда, где мы можем всем этим пользоваться безотчетно, туда, где мы можем спрятаться от лица Божия, и всё, если нам понравится, растратить в свое удовольствие, ни перед кем не отчитываясь.
Разве мы не таковы все? Разве мы не берём постоянно то, что Божие и свято, с тем, чтобы это использовать для своего удовольствия, для своей жизни? То, что люди нам дают, та любовь, которая нам дается — разве мы её бережём, как святыню?.. Мы все уходим на страну далече, в далекую страну, где мы можем без Бога и без суда человеческого всё расточить.
Но какой-то момент приходит, когда и до нас доходит голод, не только вещественный голод, но голод о ласке, которая была бы не куплена, голод по любви, которая была бы чистым даром, голод по тем отношениям, которые не зависят ни от чего, кроме как от того, что мы дороги кому-то и кем-то любимы. И тогда нам надо вспомнить эту притчу Христову.
В этой притче изображается, что юноша, ушедший давно, как бы вычеркнув Бога, вычеркнув отца своего, вдруг вспоминает, что у него есть отец. Первое слово, с которым он обращается к нему: Отче!.. С чем он может к нему прийти? Не с оправданием — потому что оправдания ему нет, но может он прийти, зная, что если он — блудный, недостойный сын-предатель, то отец остался верным, любящим отцом. И вот с этим он спешит домой, туда, где есть отец, в отчий дом. И готовит он исповедь. Он на всё готов, лишь бы только его допустили домой, рабом он готов быть, наёмником он готов быть…
Но отец на такие сделки не идёт, отец его остается отцом, каким бы он ни был недостойным сыном, и когда сын признался в своем недостоинстве, отец его как сына принимает, воскресшего от смерти греховной, нового, вернувшегося, — и радость и ликование вокруг.
Всё это в нас идет шаг за шагом и, с одном стороны, ставит нас перед лицом и слепоты нашей, и человеческого суда, и суда нашей совести, но одновременно напоминает нам и о том, как мы дороги Богу. Как в сегодняшнем Послании сказано, мы куплены дорогой ценой: всей любовью Божией, всей жизнью и смертью Христа… Вот цена, которую нам даёт Бог, вот что мы для Него значим… Неужели после этого мы не можем прийти к Богу с надеждой, с верой, с радостью о том, что мы будем приняты, потому что мы так дороги?
В следующий раз перед нами встанет картина о Страшном Суде. Поставим себе вопрос о том, каким образом возможно, что Бог, Отец, любящий нас беспредельной, безграничной любовью, является для нас «страшным судом»? Что страшно в этом суде? Неужели наказание, неужели стыд? Нет ничего более страшного, чем поруганная любовь…
Подумайте о том, как сейчас нас зовет Господь к встрече, но и о том, с чем я Его встречу? С любовью — или, взглянув в лик Божественной любви, заглянув в бездонные глаза Божественного сострадания, я пойму, что потерял единственное на земле — любовь. Аминь.
Проповедь святого Иоанна Кронштадтского
Братие! Притча о блудном сыне должна занять всё внимание наше. В ней, как в зеркале, видны все мы. Сердцеведец Господь в немногих словах и в лице одного человека представил, как обманчивая сладость греха удаляет нас от истинно-сладостной жизни по Богу, и как испытанная нами тяжесть греха для души и тела, побуждает нас, по действию благодати Божией, обратиться и многих действительно обращает опять к Богу, к жизни добродетельной.
Повторим её и побеседуем о том, как необходимо и как удобно грешнику обращаться к Богу. И так, у одного человека было два сына. Когда они пришли в возраст, младший сказал отцу: дай мне следующую часть имения. И отец разделил имение. Старший сын не взял своей доли и остался с отцом: знак, что он любил отца чистым сердцем, находил удовольствие в исполнении его воли (николиже заповеди твоя преступих) и удаляться от него почитал безумием.
А младший, спустя несколько дней после этого, собравши все свое имение, ушел из дому родительского в дальнюю сторону и там расточил свое имение, живя распутно. Из этого видно, что он имел не доброе и не чистое сердце, не был сердечно расположен к доброму отцу, тяготился его надзором и мечтал лучше пожить по воле своего развратного сердца. Но послушаем дальше, что случилось с ним в удалении от дома родительского.
Когда он прожил всё на чужой стороне не добрым порядком: настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться. И пошёл, и пристал к одному из жителей той страны, а тот послал его на поля свои пасти свиней. И он рад был наполнить чрево свое кормом, который ели свиньи (желуди и мякина), но никто и этого не давал ему.
Пришедши же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего довольствуются хлебом с избытком, а я умираю тут с голоду. Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: «Родитель мой! я согрешил против неба и перед тобою, и уже не достоин называться сыном твоим: прими меня в число наемников твоих».
Встал и пошёл к отцу своему: и когда еще он был далеко, увидел его отец его, и сжалился над ним, и пошел к нему на встречу, обнял его и поцеловал его; простил его вину, ввел его в дом свой, одел в лучшие одежды и сделал по случаю его возвращения пиршество (Лк 15, 11-32). Так погибший сын вошёл опять в любовь отца своего.
Братия! так поступает с нами и Отец небесный. Он не удерживает нас при себе силою, если мы, имея развратное и неблагодарное сердце не хотим жить по Его заповедям, а попускает нам удаляться от Него и узнать на опыте, как опасно жить по воле своего сердца, какое мучительное чувство недостатка мира и спокойствия испытывает душа, преданная страстям, какою постыдною пищею питается она: ибо что может быть постыднее пищи страстей?
Но не дай Бог никому остаться навсегда в этом удалении от Бога: вдали от Бога — верная и вечная погибель. Вси удаляющии себе от Тебе погибнут (Пс 72,27), говорит святой царь и пророк Давид. Нужно непременно обратиться с гибельного пути греха к Богу всем сердцем; и да будет уверен каждый, что Бог увидит его искреннее обращение, с любовью встретит его и по прежнему примет его в число детей Своих.
Согрешил ты? Скажи с полной решимостью в сердце: востав иду ко Отцу моему, и пойди к Нему самым делом. И лишь только успеешь ты выговорить в сердце эти слова; лишь только решишься твёрдо жить по воле Его, Он тотчас увидит, что ты возвращаешься к Нему: Он всегда не далеко от каждаго из нас (Деян 17,27); сейчас прольёт в сердце твоё мир Свой: тебе вдруг будет так легко и приятно, как, например, приятно бывает несостоятельному должнику, когда ему прощают его долг, или как приятно бывает нищему, которого вдруг одевают в лучшую одежду, или сажают за богатый стол.
Но при этом заприметьте, братия, сколько видов грехов или страстей, столько и возвратных путей к Отцу небесному: каждый грех или страсть есть путь в страну, далёкую от Бога. Ушёл ты дорогою неверия: воротись назад, да сознай все его безрассудство, перечувствуй сердцем всю его тяжесть, пустоту, гибельность, и стань твердою ногою на путь успокоительной, сладостной и животворной для сердца человеческого веры, и держись ее всем сердцем. Ушёл ты по пути гордости: воротись назад и стань на путь смирения, а гордость возненавидь, зная, что Бог гордым противится.
Ушёл по пути зависти: воротись с этой адской дороги и будь доволен тем, что Бог послал и помни, чье она исчадие:- первый завистник был диавол, и завистию диаволею грех в мир вниде (Прем 2,24); будь ко всякому доброжелателен. Если ушел путём вражды и гнева: воротись и стань на путь кротости и любви.
Помни, что ненавидяй брата своего, человекоубийца есть (1 Ин 3,15); или удалился ты от Бога чревоугодием и распутством: воротись и стань на путь умеренности и целомудрия, и помни всегда для руководства в жизни слова Спасителя: внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печалми житейскими (Лк 21,34) и слова покаявшегося блудного сына: согрешили мы перед Тобою и уже недостойны называться Твоими сынами: прими нас, хоть как наёмников: и Он верно примет нас, как детей. Аминь.
Святой праведный Иоанн Кронштадский
Блудный сын
Волнует сердце скорбью без конца.
…Юнейший сын, взяв долю от именья,
Пошел далече от Любви Отца.
И, окунаясь в блудные стремнины,
Познал впервые мрак голодных дней.
И прилепился к жителю чужбины,
И тот его послал пасти свиней.
Здесь отроча́ хлебнул тоски-печали.
Не насыщаясь, с му́кой на лице,
Хватал рожцы́. Но от корыта гнали.
И, издыхая, вспомнил об Отце.
(Прости, Отец, лукавство человечье.
Зело́ непостоянен род людской.
Нас одари — и мы уже́ далече.
И только голод нас влечёт домой.)
«Зачем я здесь лежу и умираю?
Нае́мник у Отца не рад хлебам.
Пойду к Нему. Он Милосерд, я знаю,
И так скажу, припав к Его стопам:
— Я согрешил пред Небом и Тобою.
И совестью, и голодом гоним,
Молю — покрой падения Любовью,
И сотвори нае́мником Своим».
И тотчас встал — Надежда укрепляет.
И поспешил на правый Суд Отца.
В нечистоте, в лохмотьях — он не знает,
Что ждёт его у Отчего крыльца.
…Отец его увидел издалеча.
И, радостью великою светясь,
Раскрыв объятья, Сам бежит навстречу,
И лобызает бедное дитя.
А в горле комом — грешен пред Тобою.
И называться сыном нету сил.
Отец в ответ одеждой дорого́ю
И чудным перстнем чадо одарил.
Сыновний перстень по руке пришёлся.
И громкий глас раздался над толпой:
— Мой сын был мёртв. И ожил. И обрёлся.
Придите все́, порадуйтесь со мной.
А старший сын, дивлясь на пир богатый,
Сказав Отцу укорные слова,
Не пожелал узреть родного брата…
О, Праведность, всегда ли ты права?
Права ли ты, трудясь за награжденье?
Но, даже и достойная венца,
Отказывая плачущим в прощеньи,
Стоишь далече радости Отца.
Одна Любовь приемлет и спасает.
Она уже — Награда без наград.
А Праведность без Оной обрекает
Стоять столпом у растворённых Врат.
Отец отцов! Единый Сердцеведче!
Прости меня, юнейшего умом.
И я наследство расточил далече,
И, издыхая, помянул Твой Дом.
Я жрал рожцы мечтаний и деяний,
И был рабом у общего врага.
Изведал горе горькое скитаний,
И не дерзаю пасть к Твоим ногам.
И, всё-таки, когда приду с Надеждой,
Убогости моей не отвратись.
Я обойдусь без дорого́й одежды —
Мне без Тебя уже не обойтись.
Иеромонах Роман
Проповедь о блудном сыне. Протоиерей Андрей Ткачёв
У одного человека было два сына. Когда они пришли в возраст, младший сказал отцу: дай мне следующую часть имения. И отец разделил имение. Старший сын не взял своей доли и остался с отцом: знак, что он любил отца чистым сердцем, находил удовольствие в исполнении его воли (николиже заповеди твоя преступих) и удаляться от него почитал безумием.
А младший, спустя несколько дней после этого, собравши все свое имение, ушел из дому родительского в дальнюю сторону и там расточил свое имение, живя распутно. Из этого видно, что он имел не доброе и не чистое сердце, не был сердечно расположен к доброму отцу, тяготился его надзором и мечтал лучше пожить по воле своего развратного сердца. Но послушаем дальше, что случилось с ним в удалении от дома родительского.
Когда он прожил всё на чужой стороне не добрым порядком: настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться. И пошел, и пристал к одному из жителей той страны, а тот послал его на поля свои пасти свиней. И он рад был наполнить чрево свое кормом, который ели свиньи (желуди и мякина), но никто и этого не давал ему.
Пришедши же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего довольствуются хлебом с избытком, а я умираю тут с голоду. Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: «Родитель мой! я согрешил против неба и перед тобою, и уже не достоин называться сыном твоим: прими меня в число наемников твоих».
Встал и пошел к отцу своему: и когда еще он был далеко, увидел его отец его, и сжалился над ним, и пошел к нему на встречу, обнял его и поцеловал его; простил его вину, ввел его в дом свой, одел в лучшие одежды и сделал по случаю его возвращения пиршество (Лк 15, 11-32). Так погибший сын вошёл опять в любовь отца своего…
Все слышали о Свободе, Равенстве и Братстве. Всем должно быть понятно, что эти, украденные у Нового Завета понятия, со времени Французской революции изрядно изменили смысл, связавшись с образом обнаженной дамы во фригийском колпаке и на баррикадах. Если забыть, что «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17), то слово «свобода» начнет выскальзывать из рук, как живая рыба, или исчезать, как пар, или становиться таким тяжелым, что люди добровольно начнут от свободы отказываться. И равенства никакого в жизни нет, ни между полами, ни между народами, ни между личностями. Нет его ни в стартовых возможностях, ни в загробной участи, да и хорошо, что нет. В лесу, где на всех деревьях одинаково число ветвей и листьев, ни одна разумная душа грибы собирать не согласится. Но мы будем говорить о «братстве».
В своем библейско-историческом смысле «братство» скорее отпугивает, чем притягивает. Первое убийство (Каином Авеля) совершено внутри очень небольшой семьи. Брат пал жертвой братского удара. Иосифа Прекрасного тоже братья чудом не убили из зависти, сменив рабством возможное кровопролитие, и чудом затем не умер Иаков, увидев окровавленную одежду любимого сына. Братьями по отцу (Авраам имя ему) являются арабы и евреи. И что-то подсказывает мне, что вековечному конфликту между кровно родственным потомством Измаила и Исаака, конфликту, начавшемуся еще со времен изгнания из дому Агари, суждено длиться до скончания века.
Знали бы французские революционеры Библию лучше, они не связывали бы так легкомысленно идею братства с одной лишь теплотой семьи и взаимопомощью. Помнили бы они тогда, что спор за наследство и борьба за первородство так же органичны для земного братства, как и вожделенная теплота отношений.
Притча о блудном сыне тоже говорит о темных сторонах братских отношений. Внимание молящихся в это воскресенье традиционно сосредоточивается на перипетиях жизни младшего братца, в котором каждый волен узнать себя. «Неблагодарный! Ушел, обидел Родителя, все расточил, опозорился, дошел до дна, до свиного корыта. Теперь смиряюсь и иду домой».
Слава Богу! Отец ждет! Теплота объятий, забвение обид, радость, покрывающая собою все! Телец, одежда, пение – Евхаристия. И вот на заднем плане появляется старший брат. О нем мы говорим и думаем мало. А зря. Уж такова наша жизнь, что если кто-то искренне радуется нашему возвращению, то кто-то непременно спросит: «Ты зачем пришел?» Есть такое и в семьях, есть такое и в Церкви. Братья дерутся за внимание родителей, иногда за первородство дерутся даже в материнском чреве (Фарес и Зара в утробе Фамари).
Почему бы тогда и народам, к примеру, не оспаривать свое первенство в Божией семье?
С этой точки зрения «братский мир между народами» и есть постоянное оспаривание первородства. Узнаете историческую и богословскую риторику на эту тему?
– Мы первые к Богу пришли, а вы потом у нас научились.
– Да если бы не наши штыки, что было бы с вашими библиотеками?
– Вы всегда были варварами, и вся ваша сила только в количестве людей.
– У нас больше святых.
– А у нас храмы выше.
– А мы поем красивее.
И так далее, и тому подобное. Армяне, греки, русские, евреи, грузины, сербы, поляки…
Все вообще в Единого Бога верующие народы способны опознать свое мрачное безумие в этих репликах, а значит и в этой, ежегодно читаемой и разбираемой, притче.
При этом ссоры о первородстве и споры за Отчую любовь таковы, что о братстве уже речь не идет. «Этот сын твой», – говорит о младшем брате отцу брат старший. То есть он отказывается назвать братом вернувшегося, что означает– «лучше бы он умер» или «мне он больше не брат».
Земля такая большая, а нам так мало на ней места. И мотив смерти, которой мы желаем для кого-то, или кто-то желает для нас, так явно проступает на поверхности жизни, как симпатические чернила на проявляемой шифровке. Митрополит Антоний Сурожский отмечал, что просьба «дай мне мою часть имения», означает «умри быстрее», так как в обладание своей долей собственности вступали только по смерти родителей.
Хочешь жить по своей воле, нужно чтоб отец умер и оставил наследство. Вот так.И даже если в притче отец это – Бог, смысл не меняется. Сказал же Ницше (не от себя одного, а от лица миллионов, ощутив общее настроение), что «Бог умер». Так смерть заползает в невинную по виду просьбу о разделе имения. И так же точно смерть заползает в слова старшего сына о младшем: «Сын твой». «Сын твой» означает «не брат он мне», то есть «нет у меня брата», то есть «умер брат мой».
Для отца блудный сын как раз был мертв, когда отсутствовал, и ожил, вернувшись. Он так и говорит: «Мертв был и ожил, пропадал и нашелся». А для старшего брата наоборот – младший был жив в воспоминаниях, пока отсутствовал, но вот пришел и – умер. Духовно умер, перестал быть братом.
Причина мрачности старшего – сильная любовь Отца. Эта любовь выше человеческой, и оттого она может мучить своей высотой и чистотой. Старший мог бы сказать Отцу: «Я не злился бы так и не обижался, если бы ты любил этого мота и транжиру меньше. Ты бы мог поругать его, пожурить, побить даже. Мог бы подержать между слугами пару недель и покормить объедками.
А Ты вот так сразу – одежду, перстень, сапоги, тельца. Обидно мне. Если бы Ты его ругал, то я бы даже жалел его и подкармливал. И еще мне обидно, что мой смиренный труд в тени твоего имени почти не заметен, словно его и не было. Неужели нужно нагрешить и пройти через стыд и потери, чтобы войти в новую радость и попасть в Твои объятия? Не понятно мне. Не понятно и обидно».
Так скулит эгоизм, которым мы пропитаны. Но есть и правда в этих вопросах, и нужно отдать этой правде должное. Бог непонятен. Мысли Его – не наши мысли. Любовь Его является то строгостью высоких требований, то всепрощением. Все, что от Него и в Нем, и с Ним – выше ума и больше всех ожиданий. Поэтому старший сын не похож поведением на Отца, не дотягивает до Его высоты, не может забыть себя, не умеет радоваться.
В неделю мытаря и фарисея мы справедливо говорим, что черты того и другого уживаются в нас. И грешим, и гордимся, и молимся напоказ, и считаем себя лучшими других. Но и стенаем, и пытаемся принести чистую молитву, и опускаем глаза. Все в нас есть. Так и с братьями – блудным и верным. Оба они в нас.
О внутреннем тождестве жизни нашего сердца, его духовной истории и истории блудного сына и говорить нечего. Это – наш портрет. (О! Божественное слово Божественного Учителя! Всего несколько предложений, а в них – все нутро детей Адама!) А вот узнаем ли мы себя в старшем сыне? Это вопрос. Подумаем сегодня над ним. Вот список наводящих вопросов:
Кому завидуем? Кого считаем несправедливо облагодетельствованным от Бога? Кого из ближних или дальних называем недостойным милости? Кого не хотим братом назвать? Какие свои труды считаем несправедливо забытыми Богом? За что на Отца ропщем и обижаемся?
Вот пишу и чувствую, что все вопросы и меня непосредственно касаются. И до чего же это трудное занятие – узнавать себя в самых непривлекательных персонажах Евангелия…
Возвращение сына – это не только яркий образ покаяния грешника. Это еще и прекрасный пример глубокой, терпеливой, мудрой родительской любви. И если даже на земле встречаются такие родители, то что сказать о Небесном Отце?Мы все привыкли к словам о том, что Бог долготерпелив, что Бог есть Любовь, что Он – любящий Отец. Но, к сожалению, всё это как-то чересчур затёрто.
Притча же о блудном сыне вновь и вновь напоминает нам о том, что у нас действительно есть Отец, который относится к нам с доверием и любовью, который уважает нашу свободу – но при этом всегда готов прийти на помочь. Он принимает нас в свои объятия, когда, получив горький опыт в скитаниях по дальним странам, мы приходим к Нему и говорим: «Отче!..»