Среда, третий день Страстной седмицы. Любая среда отводится для воспоминания о том, как Господа взяли на страдания. Взяли — это на евангельском языке, на нашем — арестовали. Господь взят на страдания, арестован.
Этому событию предшествовал такой случай. Иисус находился в доме Симона прокаженного. Приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возлила Ему возлежащему на голову. Увидевши это, ученики Его вознегодовали и говорили, к чему такая трата, ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим.
Остановимся на этом месте. Женщина возливает миро Тому, Кто пойдёт на распятие — что может быть выше этих святых чувств, когда хотят проявить любовь к идущему на муки?
Голый рассудок человеческий думает иначе: зачем, мол, сострадать идущему на муки, к чему, мол, такая трата, лучше и безопаснее дать копейку нищему. По тому что сочувствовать в несчастье другому, для этого нужно не только любящее сердце, но ещё и мужество, смелость, не лучше ли отделаться копейками.
Иисус, как говорится в Евангелии, уразумев сие, сказал им, что смущаете женщину, она доброе дело сделала для Меня, ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете. Возливши миро сие на Тело Мое, приготовила Меня к погребению, это больше всяких подаяний нищему. Приготовить к погребению — это великий подвиг любящего и смелого сердца.
Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память её и о том, что она сделала. А она сделала величайший подвиг, равный, может быть, подвигу Иоанна Богослова, который стоял у креста Христова.
Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошёл к первосвященнику и сказал, что дадите мне, и я вам предам Его. Они предложили ему тридцать сребреников, и с того времени он искал удобного случая предать Его.
И так, ныне день предания Господа, день мрачный и печальный, почему Святая Церковь и ознаменовала его, наравне с днем смерти Господа, печатью поста в продолжение всего года. – Kто любит Спасителя своего, тот не будет нарушать этой печати, тот со всею верностью хранить знамение скорби и сетования по возлюбленном.
Ибо, хотя предание, равно как и смерть Господа, как бы послужило – своими последствиями – ко спасению всего мира, но тем не менее само по себе это действие – самое чёрное и отвратительное. Мне даже представляется оно преступнее самого распятия. Ибо распинатели Господа не знали Его, как должно: ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы (1 Kор. 2, 8).
А здесь кто предаёт? Собственный ученик, один из двенадцати, то есть ближайший – предаёт тот, кто слышал все беседы Господа, был свидетелем Его жизни и чудес, разделял с Ним, в продолжение более трёх лет, и радости, и печали.
После всего этого предание так неожиданно в предателе, что сама Церковь в недоумении будет заутра вопрошать: «Кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика апостольского тя отлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда иных ноги умыв, твои же презре? Еда от трапезы тя отрину? О, коликих благ не памятлив был еси!» (Утреня Великой Пятницы. Седален, глас 7-й).
Все было сделано для Иуды, и все им презрено! Что он не имел никакой причины сетовать и жаловаться на Учителя, показывают собственные слова и ужасный конец его: согрешил я, – говорит он самим убийцам Учителя, – предав кровь невинную (Мф. 27, 4).
Что же ввело тебя, несчастный, в этот ужасный грех? – Сребролюбие и диавол, ответствуют евангелисты. Нося ковчежец с деньгами, Искариот пристрастился к носимому, и оказался татем. После этого святое общество Иисусово, в котором господствовал дух произвольной нищеты и самоотвержения, сделалось для него чуждым, тяжелым, противным душе, зараженной страстью. Иуде везде и во всём мечталась корысть и сребренники. Диавол не замедлил воспользоваться этой несчастною расположенностью сердца, и, основав в душе Иуды жилище себе, заставил его смотреть на всё происходившее не очами веры и любви, как смотрели прочие апостолы, а своекорыстным глазом мытаря и фарисея.
Так смотрел Иуда на миро, которое Мария возливала на ноги Иисусовы, и, притворившись другом нищих, жалел, что оно не продано, и деньги не отданы в распоряжение его лукавству. Так, без сомнения, смотрел Иуда и на все прочее. «Что, – думал он, – мы ходим из края в край Иудеи как нищие? Почему бы не воспользоваться усердием народа, не взять в свои руки власть, которая, видимо, дается сама собою? Ведь Мессия должен, наконец, господствовать над всеми и всем. Ужели ждать, чтобы нас всех захватили, как преступников, и подвергли казни? Пожалуй, за этим не станет. Но пусть дожидаются этого другие. Он, Иуда Искариот не так прост и недальновиден. Он возьмет свои меры заранее». – «Что же ты медлишь», – шептал во уши диавол.
Теперь самый благоприятный случай отстать от общества Иисусова. Видишь, как синедрион ищет случая взять Учителя тайно. Ты сам можешь сделать это неявно, так что Учитель даже не сочтет тебя предателем. Ибо, что требуется для этого? Только указать место пребывания Учителя ночью.
Kроме того, что тебе заплатят за эту важную услугу, ты войдёшь через это в связь с первыми лицами синедриона. И Ему будет не большая беда от этого: ты сам видел, как Он не раз спасался чудесно от всех козней и сетей Своих врагов; спасется и теперь, а ты сделаешь свое дело и составишь себе счастье: пользуйся случаем и спеши!
И несчастный ученик точно спешит – на свою погибель. Под предлогом покупок, нужных к празднику, он находит случай тайно побывать у первосвященников и оговориться с ними о предательстве. Желание не представлять из себя низкого продавца, торгующегося за кровь, и показать мнимое усердие к пользам синедриона, заставляет его согласиться на самую невеликую цену, в надежде, со временем, большей и лучшей награды.
Для этого же он явится в самом вертограде Гефсиманском, с видом не предателя, а человека, возвращающегося из посылки, который потому позволяет себе дружелюбно приветствовать Учителя и даже облобызать Его между тем, как это именно лобзание было знаком для явившейся затем, как бы без всякого согласия с Иудою, спиры иудейской. Поэтому-то до самого конца никто из учеников не мог знать, кто предатель.
Один Учитель видел и ведал все; видел и употреблял все меры спасти – не Себя, а ученика несчастного. Сколько трогательных вразумлении на одной последней вечери! Омовение ног, преподание Тела и Kрови могли тронуть духа отверженного, но не тронули Иуду! Страсть сребролюбия заглушила все!
Но заглушила на время. Kогда замысел совершился, когда Учитель вместо того, чтобы чудесно спасаться от врагов, предал Себя им, как овца на заколение, Иуда пробудился, вспомнил о всем, что видел доброго, святого, божественного в Иисусе, и обратился к раскаянию. Серебренники повержены, невинность Учителя исповедана всенародно; оставалось только, подобно Петру, омыть грех слезами и обратиться к тому же Учителю и Господу с верою. Но диавол внушил теперь другое: прежде соблазнял безотранием, так теперь представлял неотпускаемость вины и греха. И вот Иуда на древе погибельном! Тогда-то, не прежде, во всей силе постигли его грозные слова: лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26, 24; Мк. 14, 41).
Видите, до чего довела страсть сребролюбия человека не самого худого! Ибо, если бы Иуда не обещал из себя много доброго, то не был бы избран в апостолы.
Будем же, братья, блюстись этого недуга, равно как и прочих страстей, ибо все они равно опасны, и рано или поздно – оканчиваются и душевною, и телесною гибелью для человека. Но, падший да не унывает и да не приходит к отчаянию! У Небесного Врача нет неисцельно больных. Доколе живем, дотоле можем спастись, как бы ни были велики грехи наши. Если бы сам Иуда, вместо погибельного древа, поспешил к древу Kреста Христова с верою и покаянием, то вместе с кающимся разбойником вошел бы в рай, без всяких сребренников. Так рассуждают об этом и учат все богомудрые отцы Церкви. Аминь.
Святитель Иннокентий (Борисов)
В Великую Среду вспоминается совещание иудейских первосвященников, князей, фарисеев и книжников, на котором окончательно принимается решение убить Спасителя. И вопрос, который перед нами ставит Великая Среда: где живут современные иуды и каиафы?
Последней точкой, побудившей утвердить смертный приговор, стало воскрешение Лазаря и многолюдное, почти всеобщее почитание Христа за Мессию. Представители иудейской элиты боялись Его. Но не из-за страха Божьего. Сегодня мы бы сказали, что они «дрожали за свои кресла».
Еврейские старейшины испугались того, что Воплотившийся Бог отнимет у них власть, деньги и положение в обществе. Поэтому корыстный интерес был облечен в форму народного блага и национальных интересов. Иудейская аристократия увидела во Христе не Бога, но конкурента. И поэтому решилась на убийство Господа…
О, какое страшное преступление совершили люди!
Воистину это было духовным продолжением и войны диавола против Бога, и грехопадения первых людей, которое произошло из-за того, что человечество отвернулось от Всевышнего и влюбилось в тварь, в материю и в те страсти, которые разжигаются с помощью нее.
Церковное Предание нам повествует о том, что святой праведный Лазарь Четверодневный, бывший епископом острова Кипр, никогда не смеялся после воскрешения. Четыре дня его душа провела в аду. Он там насмотрелся такого! Конечно, ему было не до смеха. Святой засмеялся только один раз, когда увидел, что человек на рынке ворует глиняный горшок. И это была горькая улыбка. Лазарь сказал: «“Глина” глину ворует». Удивительные слова!
Душа человеческая вместо того чтобы возлюбить Бога и оживотвориться-обожиться на пути к Нему, просветиться Его Нетленным Светом и просветить Им всю тварь, стала рабыней этой твари и добровольно обрекла себя на муку и на ад. Обрекла в первую очередь потому, что предмет ее обожания будет разрушен, а страсть, питаемая им, будет жить и пламенным огнем пожирать своего носителя-человека. Это и есть добровольный ад, на который обрекают себя люди и который начинается еще здесь, на земле.
Вот что уготовили себе еврейские старейшины. «Глина» ради «глины» убила Бога, совершив воистину сатанинское дело. Вот что позволило святому апостолу и евангелисту Иоанну Богослову написать эти страшные слова: «И злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи; а они не таковы, но – сборище сатанинское» (Откр. 2:9). «Великий Инквизитор» Достоевского. Религия без Бога. Религия антихриста. Лучшие еврейские сыны и дщери ушли за Христом. И произошло духовное вырождение. Ветхозаветная религия превратилась в религию без Бога. Правила и нормативы нужны, но живой Бог нет.
Иуда Искариот становится духовным «сродником» еврейских старейшин и первосвященников. Может быть, даже он был и кровным их родственником. Ведь Кариот – это город в Иудеи, а Иуда был именно из Кариота.
Как только он чувствует опасность, как только «видит» уже нарождавшуюся на горизонте земного странствования Спасителя Голгофу, увенчанную Крестом, то понимает, что не быть ему министром в царстве Машиаха. А голову надо класть на плаху за какое-то невидимое Царство. Иуда надеется переиграть ситуацию в свою пользу. И предает Христа за довольно большие деньги.
Но, дорогие братья и сестры, хочется сказать, что эта история имеет не только конкретно исторический смысл, но и духовный смысл для каждого из нас. Разве не было у нас в жизни случая, когда мы предаем Господа за страсти свои и обладание материальными благами, ради насыщения ненасытимого греха? Разве мы не проводим внутри своего сердца действительно фарисейский совет, на котором ищем путей, как бы обойти заповеди Божии и одновременно и совесть успокоить, и грех насытить, нарядив его в «благостненькую» одежду?
Разве этого не происходит с нами и в нас? Разве часто мы не приходим порой в храм только лишь за решением частных материальных вопросов, а не для общения с живым Богом? Не живет ли во мне внутренний «фарисей» и мой личный внутренний «Иуда»? — Вот какой вопрос, мне кажется, должен задать каждый из нас в Великую Среду.
И для спасения от этого сокровенного греха, такого обласканного нами, но и спрятанного глубоко под подкладку сердечной рубахи, мы должны помнить святителя Феофана Затворника: «Умолк Господь в среду и четверг до вечера, чтобы в вечер этот излиться речью с учениками и к ученикам, – речью подобного которой ничего нет во всех писаниях не только человеческих, но и Божеских. Ныне, по указанию Церкви, слышим только из уст Господа, чтоб не мешали мазать Его миром, потому что это служило Ему приготовлением к смерти. У Него перед очами уже только смерть, – заключительное таинство Его пришествия на землю во спасение наше. Углубимся и мы в созерцание этой таинственной смерти, чтобы извлечь оттуда благонадежие спасения для душ наших, обремененных многими грехами и не знающих, как обрести себе покой от томлений пробудившейся совести и сознания праведности суда Божия над нами, грозного и неумытного».
Иерей Андрей Чиженко
Святитель Феофан Затворник:
Я предполагал изобразить пред вами черноту Иудина предательства. А теперь говорю: оставим Иуду. Пересмотрим лучше свои дела, чтоб вычистить из жизни своей все, что носит какую-либо черту характера Иудина, и тем избежать падшей на него кары небесной.
Что особенно поразительно в Иуде – это то, что ведь во время пребывания своего с Господом он был по жизни точь-в-точь то же, что и все Апостолы. С ними ел, пил, ходил, проводил ночи, с ними слышал поучения и видел чудеса Господа, с ними терпел все нужды, ходил даже на проповедь Евангелия, и может быть, творил чудеса именем Господа; ни Апостолы, ни другие никакой от себя особенности в нем не видели. А между тем под конец, видите, что вышло?
Откуда же этот плод? Конечно, изнутри, из души. И вот, видите, внутри души зрело то, чему во все время не было никаких признаков снаружи. Знал ли даже сам Иуда, что у сердца своего он лелеял такую змею, которая сгубит его наконец?
По обычаю врага нашего скрывать узы, коими опутывает он грешника, главную страсть всегда закрывает он разными сторонними благовидностями от сознания и даже совести, и только тогда, как рассчитывает на верную погибель человека, выпускает ее – напасть – на него со всею неудержимою яростию. Можно, судя по сему, думать, что Иуда не видел всего безобразия своей страсти и сам себя сознавал не худшим среди других Апостолов. И пал, как бы не предвидя того.
Так носил он занозу в сердце своем. Представился случай, страсть закипела. Враг взял его бедного за сию страсть, отуманил его ум и совесть, и повел как слепого или связанного невольника, сначала на злодеяние, а потом и в пагубу отчаяния.
А ведь этого не было бы, если б он Господу открыл свою страсть. Врач душ тотчас бы уврачевал болезнь души его. И Иуда был бы спасен. То же и с нами будет, если не откроем духовному отцу своей страсти. Теперь она притихнет; но после, лишь только случай, – падение. Если же откроемся, сокрушимся, положим намерение не поддаваться, и попросим у Господа помощи на то, тогда верно устоим: ибо болий есть Иже в нас, нежели иже в мире (1 Иоан. 4, 4). Господь благодатию Своею, в час разрешения, убьет страсть. И положит семя противоположной ей добродетели.
Приложи только труд небольшой, и, при помощи Божией, не будешь уже более валяться в страстях бесчестия, и открытым лицем начнешь взирать и ко Господу, и ко Святым, и ко всем христианам.