Собор Новомучеников и Исповедников Церкви Русской. Сила в любви

Собор Новомучеников и Исповедников Церкви Русской — название соборного праздника в честь российских святых, принявших мученическую кончину за Христа или подвергшихся гонениям после Октябрьской революции 1917 года.

Ныне, 10 февраля 2019 г., Святая Церковь Христова празднует Собор всех Новомученников и Исповедников Российских, всех тех, кто был безвинно убит и замучен за веру Христову, в те страшные «времена тяжкие» (2Тим.3:1).
Мы вновь вглядываемся и вдумываемся в их жизнь и в их смерть, чтобы стать хоть немного ближе к ним, к тем, которые «омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца» (Откр.7:14), и чтобы научиться у них самой важной истине, которая так трудно прививается к нашему сердцу, когда становится для человека «жизнь — Христос, и смерть – приобретение» (Фил.1:21).
Этот день в Церкви — день совершенно особый. Он посвящен воспоминанию о миллионах наших соотечественников, пострадавших за веру в период открытых гонений на Церковь, на Православие, — оклеветанных, невинно осужденных, вычеркнутых из жизни. «Вина» большинства из них состояла лишь в том, что они были «слишком хорошими людьми».
Священнослужители, архиереи Русской Православной Церкви, прихожане храмов… И среди них – известные ученые, писатели, юристы, врачи, деятели культуры, военные и самые обычные люди. Но, сколько бы ни превозносилась сила, она оказалась не властной победить Дух, уничтожить молитву, сломить Церковь Русскую.
Несмотря ни на что, наши мужественные соотечественники остались христианами, помня о том, что Господь особенно близок к страдающим: где Крест, там и Христос. Как выражение исповедания целого поколения прозвучали в те годы слова сщмч. Серафима (Чичагова), митрополита Петроградского: «Сила не в силе, а сила в любви».

…Их семейные фотографии долгое время были недоступны вниманию новых поколений в СССР. Публиковать их, с точки зрения идеологов, было просто опасно, поскольку это было свидетельство, слишком ясное для тех, кто умеет видеть.
Когда в начале 90-х гг. в печати появились первые архивные снимки семьи Романовых, многие люди с удивлением обнаружили, что в их лицах было больше человеческого, нежели в привычных типах руководителей государства.
Они не внушали страха. И невольно на ум приходил вопрос: «Почему?» Как случилось, что в «справедливом государстве» эта семья, где было пятеро детей, была убита без суда и следствия, без права обжалования и соблюдения юридической нормы?
Это был случай расправы над главой страны, не имеющий аналогов в европейской практике, поскольку даже самая яростная власть все же не решалась так беззастенчиво убивать детей.
Что-то не складывалось, не сходилось в схеме привычных интерпретаций. «Неожиданность народной мести для «кровавого тирана», его «безволие» часто иллюстрировали следующим образом: «Сидит Николай II под арестом и читает Киплинга и Чехова!» Вот, уж, действительно…
Но стоило повнимательней познакомиться с документами, воспоминаниями современников, и открывалось другое.
Признание государя: «Я берег не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления послужит счастью России», — имело продолжение: «Если я помеха счастью России и все стоящие ныне во главе ее общественных сил просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за Родину», — поразительный ход мысли для человека, облечённого властью!

Необъявленная война

Один за другим выстраивались факты: по существу, он дал все, о чём его просили – Манифест, Думу, и, умаляя свои возможности, искренне надеялся на то, что выражение воли народа приведет страну к Законодательному собранию, которое будет способно выбрать лучшее для страны…
Мужеством и сознанием возможной развязки впечатляют и слова 14-летнего царевича Алексея: «Если будут убивать, лишь бы не мучили».
«Эмалевый крестик в петлице,
И серой тужурки сукно.
Какие прекрасные лица,
И как это было давно.
Какие прекрасные лица,
Но как безнадежно бледны –
Наследник, Императрица,
Четыре Великих Княжны»…
Публикация писем Александры Федоровны и царевен пролила свет еще на одно обстоятельство: кто ещё из русских государынь за всю историю так подвизался в лечении раненых?
В годы Первой мировой царица вместе с дочерьми несколько лет проводит в лазаретах, и они трудятся под руководством хирурга Гедройц как сестры милосердия. Старшие дочери Николая II делают в среднем по 12-15 перевязок в день.

Так что было за этим самым чтением Киплинга и игрой в домино уже после ареста? Не спокойствие ли в обстоятельствах крайних, не тот ли самый «дух мирен», который никакая жестокость отнять не в силах?
Не это ли самое качество заставило вернуться в Алапаевск к другим членам царской семьи и к своей матушке – настоятельнице Марфо-Мариинской обители – Великой княгине Елисавете и Варвару Яковлеву, когда в Екатеринбурге чекисты, фактически, открыли ей план расправы и предложили сохранить жизнь? Дух мирен…
События 1917 г . были не просто сменой власти. Самое страшное произошло в психологии народа – русские люди подняли руку на единокровных и единоверных – на соотечественников. «Бескровная революция», воспетая в школьных учебниках, обернулась скрытым повседневным кровопролитием.
Продразверстка, массовый голод, карательные экспедиции ЧК и насильственная коллективизация довершили «победное шествие» новой власти. Взрывы аплодисментов на съездах скрывали истину о непрекращающейся десятилетиями гражданской войне внутри России.
За годы «построения коммунизма» люди привыкли даже к внешнему безобразию представителей псевдонародной диктатуры, будь то местная «Анка-власть» или влиятельный член совдепа. От того-то такой недосягаемой, далекой казалась многим та черта, за которой остались отверженные народом законные правители России. «…И как это было давно…»

Архиереи

Убийство царской семьи обнаружило характер режима, и тут же обозначилась позиция новой власти в отношении Церкви.

Первым ударом для Православия стала расправа над митрополитом Киевским Владимиром, учиненная в январе 1918 г . в стенах Киево-Печерской Лавры. Владыку арестовали поздним вечером и расстреляли за оградой монастыря без суда и следствия никому не известные люди во главе с комиссаром-матросом…
Трагедия и, в то же время – первый образ того, как подобает вести себя архипастырю: его убивали, а он благословлял, на него нацеливали оружие, а он молился с воздетыми руками: «Господи, не вмени им греха. Не ведают, что творят!»
Большевистский террор был прообразом зарождающейся «социалистической законности». Последующие этому событию «мероприятия» приобрели более систематический характер. Своеобразным законодательным «основанием» для продолжения преследования верующих послужил выпущенный в 1918 г . декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», воспринимавшийся представителями власти на местах как сигнал к повсеместному уничтожению Православной Церкви и ее служителей, а также к разграблению церковного имущества.
Когда в 1921 г ., после окончания гражданской войны, Россию охватили необыкновенные разруха и голод, последовала новая «волна» гонений, принявших вид организованного «похода пролетариата на церковные ценности».
«…Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре, жизнь или смерть, но, что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение и скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за все» — прозвучали в то время в зале судебного заседания слова митрополита Вениамина Петроградского.

В них — всё: и выражение отношения к суду, представлявшему собой тщательно продуманный спектакль, и свидетельство веры… Ни проклятий, ни попыток «обличать безумных» – спокойствие, достоинство, та же евангельская простота, что и обыкновенно.
Личная скромность и нестяжательность митрополита Вениамина были хорошо известны. Слова Владыки, обращенные к инициаторам компании по изъятию церковных ценностей: «Мы всё отдадим сами» — были совершенно искренни. Но в том-то и дело, что препятствием для власти было не противодействие Церкви, а как раз Её непротивление и личность таких архиереев, как Патриарх Тихон, митрополит Вениамин, епископ Илларион Верейский, митрополит Серафим (Чичагов).
Их облик, человеческие качества, глубокая образованность и христианское смирение составляли слишком заметный контраст облеченному властью невежеству. Вот почему провоцируемый властями конфликт с Церковью носил личный, персонифицированный характер.
Не почет и комфорт сулило в то время архиерейское звание, а готовность в любой момент пойти на казнь. Каждый из отозвавшихся на призыв Божий в те годы стоил десятерых. Как к испытанию верности отнесся к предложению Патриарха Тихона стать его помощником в деле церковного управления и будущий митрополит Крутицкий и Коломенский Петр: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то буду предателем Церкви, но, когда соглашусь, знаю, я подпишу сам себе смертный приговор». И он дал согласие. Всем, кто видел его, ясно было, что Владыка не соответствовал тому карикатурному образу духовенства, который усиленно изображала и тиражировала советская агитационная пропаганда.

Арест Патриарха Тихона Худ. Филипп Москвитин — Арест Патриарха Тихона

Когда в ОГПУ поняли, что митрополит Петр не согласится сотрудничать с ними ни под каким предлогом, было принято решение немедленно арестовать его. С 1925 до 1937 г . он прошел почти непрерывный путь арестов, тюремных заключений, ссылок на Крайнем Севере. Сколько и чего выпало на его долю! Голод, цинга, обмороки от удушья и испарений в тюремных дворах-колодцах.
Телесно он «сдал» только в 1931 г ., когда, в обмен на приближавшееся освобождение по окончанию срока заключения, ему предложили стать… осведомителем ЧК. Как крепкое дерево, разбитое молнией, держится корнями, так до последнего держался и он без медицинской помощи, без каких-либо смягчений и снисхождений к возрасту. В 1936 г . ему было уже семьдесят четыре. Подходил к концу добавленный ему срок заключения. И тогда его объявили… умершим, а в 1937 г . расстреляли как «врага народа».
В списке пострадавших архиереев – и «правая рука» Патриарха Тихона, епископ Илларион (Троицкий) – в миру богослов, а в лагере — великан, богатырь, возглавлявший «рыболовецкую артель» священнослужителей, тот, к кому, по воспоминаниям писателя Б. Ширяева, никто и на Соловках не смел обратиться: «поп» или «опиум», только «Владыка» или, в крайнем случае, – «заключенный».
Он был духовной опорой для многих, являя пример незлобия, терпения ко всем… Смерть настигла его уже при возвращении из лагеря – в поезде он заразился тифом. В том же ряду – и сщмч. Серафим (Чичагов) – пастырь, ученый-историк, врач, талантливый иконописец, композитор…
За отказ сотрудничать с обновленцами – церковными революционерами, выполнявшими «заказ» властей – создать новую декорационную церковь, лишенную благодати священных таинств – он не раз подвергался заключениям, в 72 года был отправлен в ссылку в Архангельск, а в 80, уже очень больной, после месяца бессмысленных допросов в Таганской тюрьме, по приговору «тройки» расстрелян на подмосковном полигоне Бутово.
Великое множество архипастырей в те годы именно так засвидетельствовали свое право на это звание. И вровень со всем этим было бескровное мученичество Предстоятеля Церкви, когда невозможно было облегчить участь страдавших за веру, невозможно было даже проследить за тем, кто, на какой срок и куда сослан!

Власть соловецкая

30-е годы стали «триумфом власти соловецкой» уже в национальном масштабе … Люди всех сословий и званий, они чаще всего так и не могли понять, в чем состояла их вина. Для приговора к лагерным работам было достаточно одного подозрения, доноса или просто знакомства с теми, с кем сводила счеты новая власть.

Большая часть из них оказалась в заключении без каких бы то ни было разумных причин для ареста, без малейшего законного основания. Вчера еще уважаемые и любимые близкими, после вынесения приговоров явочным порядком, не имея ни защиты, ни права на обжалование, они оказывались «каплей в море» человеческой массы, рассредоточенной по нарам под дулами охраны НКВД.
Но в застенках, среди повседневного убийства, изуверских пыток и унижений от уголовников и конвойных, среди голода и болезней люди, как никогда прежде, стремились сберечь душу. Ученые, среди которых было немало академиков, устраивали тайные «семинары», актеры ставили спектакли, а духовенство высоко держало крест, исполняя с риском для жизни свои обязанности – исповедуя, совершая тайные службы, даже причащая людей на клюквенном соке (за неимением вина) и трухлявом тюремном хлебе.
Если бы это обнаружилось, священника могли бы отправить в «штрафную зону» — на знаменитую соловецкую Секирину гору, например, откуда возвращались немногие: урезанная до минимума, и без того скудная норма еды, ночи в неотапливаемом помещении, неподвижное многочасовое сидение под дулом конвойного делали свое дело…
Среди сотен тысяч исповедников — известные: архиепископы Лука (Войно-Ясенецкий), Иувеналий (Масловский), епископы Афанасий (Сахаров), Аркадий (Остальский), Вениамин (Милов), Арсений (Жадановский), Андроник (Никольский), Онуфрий (Гагалюк), схиархимандрит Антоний (Абашидзе), архимандрит Кронид (Любимов), иеромонах Никон (Беляев), протоиреи Иоанн Восторгов и Николай Гурьянов и многие-многие другие, дорогие людям имена…
Но были другие, никому прежде неведомые, такие, как случайно попавший в «гулаговские хроники», благодаря воспоминаниям Б. Ширяева, батюшка Никодим из-под Полтавы – «утешительный поп», спешивший по первому зову ко всякой душе с Евангелием, простым «саморезным» крестом – настоящий был отобран – и причастием, и замученный на Секириной Горе за одно такое «нарушение».
А сколько верующих из мирян пострадало в те годы? Без числа. И практически в каждом районе – свои «Соловки», свое «Бутово». Можно ли исчислить всех? За год, с июля 1937 по август 1938-го года, на одном только Бутовском полигоне было расстреляно 20.765 человек. Расстрелы продолжались с 20-х до начала 50-х….

Превращения системы

В 50-х – 60-х годах, во времена «оттепели» для Церкви начался новый этап испытаний, связанный с приходской реформой – период разгула «уполномоченных», с хронометрической точностью фиксировавших каждый шаг, каждое слово духовенства.
Разве не мученичество – имея за плечами семью и несколько детей, в 40 лет быть выведенным за штат рачением уполномоченного и старосты, как протоиерей Михаил Старков из Перми? Лишь незадолго до смерти в архивах случайно нашли его «дело».
«Преступление» батюшки состояло в том, что у себя на приходе он… часто совершал крещения детей и младенцев. Долгие годы нищеты, существования на грани физических возможностей. Идет, бывало, старенький священник, тяжело передвигая ноги, и несет клеенчатую сумку – «благословили на одном приходе».
А в сумке… несметное количество зеленого лука и баночка прошлогоднего варенья. Придет в храм, и люди слетаются к нему, как голуби. Распевая слабым голоском праздничные тропари и кондаки, благословит всех с любовью, как своих детей. Начнет вспоминать что-нибудь, да только прервет сам себя глубоким вздохом: «Молчу по заповеди, молчу по заповеди…». Слезы текут по щекам, а лицо ясное, светится…
Прошел год после его смерти, и в день памяти от Свято-Троицкого монастыря, где его принимали, поддерживали и откуда провожали в последний путь, до Богоявленского, где тепло поминали, мостом перекинулась через Каму яркая, сияющая всеми красками радуга.
Мы часто не можем потерпеть малого, а начинаешь читать жития исповедников и новомучеников XX века, а там – мир, радость… Там — Пасха. Епископ Илларион выходит на лодке в открытое море для того, чтобы спасти жизнь одному из лагерных начальников, а «утешительный батюшка» Никодим и на Секириной горе в штабелях благовествует мальчишкам — лагерной шпане — о Христе. Над залитой кровью землей Соловков к небу возносится молитва, колышутся хоругви, мерцают огоньки. Архиереи в старинных облачениях, взятых под «честное слово» из местного музея, читают Евангелие, и сотни людей, больных, ослабевших – идут крестным ходом навстречу Воскресшему Спасителю…

Священномученик Иларион Троицкий – святитель Соловецкий

В день Собора новомучеников и исповедников Российских наша Церковь вместе с поминовением будет молиться всем им о том, чтобы в России произошло полное осознание трагедии XX века, возродилась Церковь, а упорствующие в ожесточении превратились однажды из оскорбителей веры в учеников.
«Слава церковная — её мученики, потому что мученики веры — это люди, которые оказались настолько укоренены в любви к Богу и в любви к ближнему, что они были готовы быть свидетелями перед всем миром о Божественной любви.
И не только любовь к Богу они проявили, это было личной их любовью. Но и любовь к миру они проявили тоже, потому что они отдали свою жизнь для того, чтобы иметь возможность всем людям, всем, кто только мог услышать их глас, всем, кто мог услышать об их подвиге, засвидетельствовать о том, что Бог есть Бог любви, и что у Него есть на земле свидетели, настолько убеждённые в Его правде и в любви Его, что они готовы отдать и всю жизнь свою во свидетельство тому» — митрополит Сурожский Антоний.

Смотрите также:

НОВОМУЧЕНИКАМ И ИСПОВЕДНИКАМ ЦЕРКВИ РУССКОЙ

Тропарь, глас 4

Днесь радостно ликует Церковь Русская, / прославляющи новомученики и исповедники своя: / святители и иереи, / царственныя страстотерпцы, / благоверныя князи и княгини, / преподобныя мужи и жены / и вся православныя христианы, / во дни гонения безбожнаго / жизнь свою за веру во Христа положившия / и кровьми истину соблюдшия. / Тех предстательством, Долготерпеливе Господи, / страну нашу в Православии сохрани / до скончания века.

Иной тропарь, глас 4

Цвети Российскаго луга духовнаго / в годину лютых гонений дивно процветшии / новомученицы и исповедницы безчисленнии: / святителие и пастырие, монаси и мирстии, мужие, жены же и дети, / добрый плод в терпении Христу принесшии, / молитеся Ему, яко насадителю вашему, / да избавит люди Своя от безбожных и злых, / да утверждается же Церковь Русская / кровьми и страдании вашими / во спасение душ наших.

Кондак, глас 3

Днесь новомученицы Российстии / в ризах белых предстоят Агнцу Божию / и со Ангелы песнь победную воспевают Богу: / благословение, и слава, и премудрость, / и хвала, и честь, / и сила, и крепость / нашему Богу / во веки веков. Аминь.

Иной кондак, глас 2

Новии страстотерпцы Российстии, / исповеднически поприще земное претекшии, / страданьми дерзновение приимшии, / молитеся Христу, вас укрепившему, / да и мы, егда найдет на ны испытания час, / мужества дар Божий восприимем. / Образ бо есте лобызающимъ подвиг ваш, / яко ни скорбь, ни теснота, ни смерть / от любве Божия разлучити вас не возмогоша.

Величание

Величаем вас, / святии новомученицы и исповедницы Российстии, / и чтим честная страдания ваша, / яже за Христа / претерпели есте.