Родился отец Симеон (Желнин Василий Иванович) в деревне Яковлевской Островского уезда Псковской губернии в 1869 году, 1 марта, от родителей Иоанна и Наталии, крещён в погосте Вехнево, во святом крещении назван Василием. Родители были верующими и богобоязненными и воспитывали младенца в страхе Божием, в повиновении и послушании родителям.
Жил я в дому своего отца в деревне Псковской губернии. В семилетнем возрасте я помню, как в дом отца моего приезжал, бывало, о. Корнилий, монах Крыпецкого монастыря; иногда и ночевал у нас, и ложился спать всегда со мной, и, бывало, говорил мне: «Будешь ты монахом, будешь старцем великим».
Иногда брал меня с собой по сбору и говорил: «Вася, вот здесь не дадут, а вот здесь — подадут нам». Так и бывало. И многое другое говорил, но я уже забыл.
Будучи десяти лет, я пас своих лошадей и слышал, как люди рассказывали про жизнь о. Серафима Саровского, как он молился на камне в лесу… Вот и я задумал подражать ему. Нашел в поле большой камень и стал на нем молиться.
С 12-13 лет ежегодно ходил я со своими родителями в Печерский монастырь помолиться. Так мне все в нем нравилось, так хотелось остаться в нем навсегда, и эта мысль меня никогда не покидала. Когда исполнилось мне двадцать лет, я стал просить отца, чтобы он отпустил меня в монастырь, но он и слушать не хотел, а говорил: «Женить тебя надо, а не в монахи!» А я еще отвечал: «Не хочу жениться и не буду никогда». И так продолжалось несколько лет.
Потом отец велел мне выстроить в усадьбе домик, а для какой цели, я не знал. Не то хотел-таки меня женить и выделить из дому. Впоследствии я жил в нем и молился каждый день. По утрам отец приходил ко мне и звал на работу; и скажет, бывало: «Я думал, что ты молишься, а ты спишь».
Так продолжалось до 25-летнего возраста. В это время жил в нашей местности старец Симеон, как звали его наши деревенские люди и считали его за блаженного. Этот старец приходил в дом отца моего. Родители принимали его, и он иногда оставался ночевать. И вот однажды я решился просить его совета и благословения идти в монастырь. Но он не дал мне на это никакого ответа. А вот в одно прекрасное время приходит к нам в дом и говорит отцу: «Я пришел к тебе умирать».
А я в это время подхожу и говорю: «Батюшка, благослови меня в монастырь!» Он берет веревку, свернул ее жгутом, и давай меня бить и гнать из дома во двор, со двора на улицу, и гнал вдоль улицы за деревню, а потом вернулся домой, сел на лавку, затем лег — и умер. Люди, видевшие это, сказали, что он выгонял меня из дому идти в монастырь. Но отец по-прежнему не хотел отпускать меня, но потом смирился и отпустил.
По прибытии в монастырь был я принят о. Мефодием, бывшим в то время наместником монастыря. Он взял меня к себе в келейники. Жил он в настоятельском доме, наверху. Пробыв у него в келейниках семь лет, я, кроме келейного, нес еще общее послушание, монастырское, как и вся братия. В это время строили за монастырскими святыми воротами гостиницу для приходящих и приезжающих богомольцев. Некоторые из братии работали здесь с пяти часов утра и до позднего вечера, до ужина. И так продолжалось пять лет, и в продолжение этого времени мне мало приходилось спать на постели, а большей частью засыпал, сидя за столом за книгой, и, бывало, проспишь так до утра, когда уже надо идти на работу.
Летом после работы молодые послушники и монахи, бывало, собирались отдыхать на свежем воздухе на Святой горе, в саду, и меня приглашали с собой, но я всегда отговаривался и уклонялся от их бесед ввиду того, что наместник давал послушания сделать то или другое, так как я имел специальность столяра-краснодеревца. Я имел свой столярный верстак и инструмент, а также и токарный станок по дереву, мог вытачивать разные вещи в свободное время. Вот таким образом и оправдывался от собеседования с братией. Со времён преподобного Корнилия, и в наше время установлен был крестный ход с чудотворными иконами через Псков, Изборск, Порхов, Остров, Кочаново, Палкино и другие места Латвии и Эстонии — память победы над Баторием и другими народами.
В память чудесного заступления образа Успения и образа Умиления Божией Матери крестные ходы назначались по указанию и расписанию. На это по распоряжению правящих владык Псковской епархии назначались наместником иеромонахи, иеродиаконы, послушники, монахи — с чудотворными иконами на совершение молебнов, а также певцы и монахи, охраняющие святые иконы и руководящие крестным ходом, на которые иногда и сам наместник уходил в приходы на служение Божественной литургии и брал меня с собой, так как я был его иеродиаконом. Он любил меня за голос — громкий тенор. Ночевали в деревнях у прихожан, ели что было приготовлено. И скажет, бывало, наместник: «Не гнушайся, что подают, то и кушай, ибо Господь сказал ученикам, чтобы они ели то, что подадут, где они находились в доме, на это Он дал благословение».
Однажды наместник при разговоре со мной (это было в конце его земной жизни) сказал мне: «Я скоро умру, в день Пасхи, но не дома; а когда меня привезут и будут брать мое тело, то на один час будет от моего тела запах тления, а когда внесут в пещеры, то запах прекратится». Так в действительности исполнилось его предсказание. На Страстной неделе о. Мефодий был вызван в Питер, в Святейший Синод, там он заболел и умер в первый день Пасхи; и все, что он сказал о себе, все исполнилось в точности. Когда гроб ввезли в Печоры, тление прекратилось, а когда внесли в монастырь и в церковь, то от тела было благоухание. Когда он говорил о смерти, то упомянул, почему на время от тела его будет запах тления. «Это, — говорил, — потому будет, что люди меня везде хвалят, вот Господь и захотел смирить меня этим запахом по смерти, чтобы я не превозносился».
Отец Мефодий похоронен в пещерах монастыря, где и его сестра схимонахиня Анна.
После смерти о. Мефодия меня перевели из настоятельского дома под трапезную, около ворот, я был в то время иеродиаконом.
Псковской епархией управлял архиепископ Арсений, впоследствии митрополит Новгородский, который иногда приезжал в монастырь для служения и по другим делам. Однажды, проходя мимо моей кельи, заметил в окнах цветы и занавеси и спрашивает сопровождающих его иеромонахов: «Кто это живет здесь?» Ему говорят: «Отец Вассиан, иеродиакон». — «Этот не по-монашески живет, позовите его сюда». Я подхожу, весь трясусь, и бух ему в ноги: «Простите, Ваше Преосвященство!» Он говорит: «Ты, как красная девица, живешь, а не как монах!» — «Простите, люблю цветы я как создание Божие и чистоту». А потом, наедине, и говорит: «Молодец, так и живи! Лучше в чистоте, чем в грязи!»
Прожив несколько лет в чине иеродиакона, я был посвящен в иеромонахи, после чего вскоре был назначен в Псков, в Снетогорский монастырь, в качестве эконома для восстановления монастырского хозяйства. Прожив там четыре года, вплоть до революции, при епископе Евсевии вернулся обратно в обитель свою, будучи сорока шести лет. Пробыл несколько времени в монастыре, назначают меня в другое имение монастырское — Мустощево — от монастыря 25 километров в сторону Латвии. В этом имении пришлось пробыть несколько лет. Было очень много трудностей, из лаптей не вылезал. Нужно было восстанавливать почти вновь все хозяйство.
Первым долгом нужно было храм выстроить во имя Иоанна, Крестителя Господня, церковный дом, хозяйственные постройки, сараи, скотный двор и прочее. Наладить землепашество, чтобы оно давало какую-то пользу монастырю. На это потребовалось много лет. Когда дело пошло на лад, возвратился я в монастырь. Начальство хотело возложить на меня большое бремя послушания — поставить наместником монастыря. Видя, что это послушание мне не под силу, стал отказываться; да к тому еще я очень устал, и на этом основании стал просить схиму, в чём мне в первый раз отказали и все настаивали, чтобы я принял наместничество. Но я наотрез отказался ещё ввиду внутреннего внушения принять схиму; на это упорно не соглашался епископ Иоанн (Булин), но, наконец, всё же согласился и разрешил постричь меня с именем Симеона, в память Симеона Богоприимца (3/16 февраля), и перевёл меня в келью рядом с храмом Успения Божией Матери, куда привел сам и сказал: «Вот тебе келья, здесь и умрёшь».
В действительности эта келья представляла нечто ужасное: грязная, мрачная, сырая, темная, стены мокрые, воздух сырой. Одна комната с одним оконцем, размером 3 на 5 метров, с длинным темным коридором в 10 метров. Стены голые, песчаные.
Много пришлось приложить трудов, чтобы придать ей вид жилого помещения. Крыша дырявая, сырость попадала на потолок, а с потолка в келью. Пришлось установить три печки, провести трубы вдоль коридора, чтобы осушить, отштукатурить, побелить, и всё это почти своими руками. С Божией помощью все это проделал и смирился. Но это еще не все.
Враг рода человеческого не оставляет в покое человека, а в особенности тех, которые решились последовать Христу, решились идти Его крестным путем. По прибытии в новую келью, в которую меня привел настоятель и где мне пришлось ночевать первую ночь одному, приступили ко мне злые духи, которых стала полна келья. Жуткие такие, я их раньше никогда не видел и страшно испугался, и не знал, что и делать. А они начали рычать, дергать меня, гнать. Кричат: «Зачем ты сюда пришел? Уходи отсюда, все равно мы не дадим тебе здесь жить» — и тому подобное. Я закрыл свое лицо руками, чтобы их не видеть, а сам трясся от страха, да только говорил: «Господи, приими дух мой». Думал, что я не переживу этой страсти, от которой даже не мог перекреститься. А во втором часу они скрылись, но я не мог уже уснуть. Такие страхи продолжались много раз, но мне уже не так были страшны, при помощи Божией, как в первое время, и я уже научился отражать их силою креста и молитвы.
Вот так и дожил до конца моей жизни в этой келье по благословению епископа Иоанна.
Труден путь монашеский, но труднее подвиг схимнический, если идти так, как указал нам подвигоположник наш, Господь Иисус Христос. При помощи Его Всесвятого Духа все возможно победить, перенести, претерпеть и достигнуть вожделенного, обетованного нам, неизглаголанного вечного наследия в Его Царствии Небесном.
Дни памяти:
- 5/18 января,
- 19 марта/1 апреля (прославление)
- 8/21 июля (Псково-Печ.)