с супругой Людмилой Дмитриевной и сыном Николаем
Священномученик Пётр Рождествин родился 25 июня 1879 года в селе Дмитриевский Погост Коробовской волости Егорьевского уезда Рязанской губернии (Ныне Шатурский район Московской области) в семье псаломщика Алексея Михайловича и Александры Алексеевны Рождествиных. В 1899 году Пётр окончил Рязанскую Духовную семинарию и был направлен преподавать в церковноприходской школе.
Намереваясь послужить Святой Церкви священником, он должен был найти супругу, которая готова была бы нести с ним крест служения Церкви, так как монашеским путем он идти не желал. Пётр женился на девице Людмиле, дочери протоиерея Дмитрия Семеновича Лебедева, служившего в его родном селе. Окончив епархиальное училище, она преподавала в той же, что и Пётр, школе. Так что им не пришлось знакомиться друг с другом. Вся жизнь в селе была как на ладони – со всеми своими достоинствами и недостатками ты у всех на виду.
По рукоположении во священника отец Пётр был отправлен служить в храм в селе Вышкове Новозыбковского уезда Черниговской губернии (Ныне село Старый Вышков Новозыбковского района Брянской области.), так как в родных местах свободных священнических вакансий не было. Но когда освободилось место священника в Троицком храме в селе Ланино в Егорьевском уезде, расположенном в восьми верстах от Дмитриевского Погоста, родители предложили ему служить здесь. Храм был небольшой, деревянный, выстроенный усердием прихожан шести деревень.
Впоследствии ими же было построено большое двухэтажное здание школы, квартиры для учителей и церковная сторожка. К началу Первой мировой войны Ланино стало процветающим богатым селом, и прихожане намеревались возвести храм из кирпича, для этого был предварительно выстроен кирпичный завод. Строительство продвигалось быстро, из своего кирпича были уже возведены стены, но начавшаяся война и последовавшая за ней безбожная революция остановили строительство. До тридцатых годов стояла недостроенная церковь в лесах.
Предшественник отца Петра построил для себя большой дом, который он впоследствии продал приходу, так что отцу Пётру не пришлось заботиться о жилье. Воспитанный в бедной семье псаломщика, зарабатывавшего на жизнь в основном крестьянским трудом, отец Пётр был привычен ко всякого рода крестьянской работе, он никогда не нанимал крестьян на работы, живя с ними по правилам тогдашней крестьянской общины, когда наиболее тяжелые работы делались сообща и крестьяне поочерёдно помогали друг другу, и так переделывались работы, требовавшие наибольших усилий. Вместе разрабатывали трудные делянки и вывозили дрова, работали на дальних покосах, занимаясь этим неотрывно иногда по целой неделе, так как работу нужно было завершить в срок, пользуясь благоприятной погодой, которую им и давал для этого Господь.
Отец Пётр вставал, как и все крестьяне, до рассвета, и, помолившись, выходил на своё ежедневное послушание. Живя тем же, что и крестьяне, трудом, он никогда не забывал, что он прежде всего пастырь Божий: в любое время дня и ночи, в любую погоду, зимой и летом, оставляя все домашние хлопоты, он шёл туда, куда его звали прихожане для совершения треб. Притом он всегда довольствовался тем, что ему давали в качестве платы, а бывало, и сам помогал нуждающимся. Служил отец Пётр очень торжественно, на праздники всегда пело два клироса, и тот и другой со множеством певчих. К службам певчие готовились заранее: церковное пение было предметом особых забот и пастыря, и паствы. В селе пели тогда почти все и на клирос выбирали только самых даровитых. Праздничные богослужения ещё оставались в то время центром христианской жизни, удовлетворяя не только духовные, но и эстетические запросы народа.
Кроме внешних забот и хлопот, были и внутренние. Отец Пётр был характера вспыльчивого, и, хорошо осознавая опасность этой страсти, приложил много труда, чтобы её искоренить, и в конце концов добился успеха – перестал гневаться и раздражаться и на действительные и на мнимые промахи ближних.
На первой исповеди сына во время Великого поста он сказал ему в напутствие: «Будь всегда честен и правдив, делай добро людям, уважай старших, люби Родину и народ, где родился, не забывай Бога!»
– Следствию известно, что вы, будучи враждебно настроены против советской власти, вели антисоветскую агитацию среди населения, дайте искренние показания по данному вопросу! – потребовал следователь.
– Я никогда никакой агитации не вёл, – ответил священник.
– Следствию известно, что вы принимали участие в распространении контрреволюционных листовок в районе. Дайте показания по этому вопросу.
– Я участия в распространении листовок не принимал.
– Вы затягивали церковную службу с целью срыва полевых работ в колхозе?
Дайте показания по этому вопросу.
– Я церковных служб не затягивал…
В 1921 году в селе Ланино вспыхнула эпидемия тифа, но это не испугало священника – он сразу же пошёл в семьи, где были больные, беседовал, исповедовал, соборовал и причащал.
В 1924 году отец Пётр был награждён наперсным крестом, в 1926-м – возведён в сан протоиерея, в 1936-м – награждён наперсным крестом с украшениями.
Протоиерей Пётр в первый раз был арестован в 1930 году за неисполнение требований по сдаче сельскохозяйственной продукции и приговорён к пяти годам ссылки, но, поскольку такого срока наказания по этой статье в законе прописано не было, он был судом оправдан и освобождён; во второй раз он был арестован в период массовых гонений на Русскую Православную Церковь – 30 ноября 1937 года и заключён в Таганскую тюрьму в Москве.
Против него показали местный колхозник, сказавший, что протоиерей Пётр принимал участие в распространении контрреволюционных листовок, и священник соседнего села, Пётр Суханов, заявивший, что ему «известно, что Рождествин враждебно настроен к советской власти. Мне неоднократно приходилось слышать, – сказал свидетель, – как он неодобрительно отзывался о политике советской власти, в частности, жаловался на налоги, которые налагает на него советская власть как на служителя культа; говорил, что советская власть религию притесняет, не даёт ей развиваться. Мне также известно, что Рождествин, торжественно обставляя
церковную службу, затягивал её, что приводило к невыходу на работу колхозников, разлагало трудовую дисциплину и затягивало полевые работы в колхозе»1.
1 декабря 1937 года следователь допросил священника, а 5 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила отца Петра к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и он был отправлен в Мариинский лагерь, одно из отделений Сиблага, куда прибыл 31 декабря 1937 года.
8 июня 1938 года Пётр Рождествин писал супруге из лагеря:
«Прошло полгода, как мы расстались, но я получил лишь одно от тебя письмо 15 февраля; получил и две твои посылки: одна получена мною 11 апреля, а другая получена 2 мая. В первой посылке съедобное все сохранилось, а во второй, кроме твоих прекрасных и вкусных лепёшек, все испортилось и позеленело, и я вынужден был выбросить с великим сожалением, что это случилось, сознавая, что ты посылаешь мне посылку, урывая от себя последний кусок. Прими от меня сердечную благодарность за посылки – как приятно было получить особенно вторую, праздничную посылку. Со слезами на глазах вспоминал я прошлые годы, когда мы семейно встречали и провожали эти дни, – теперь только оценишь семейную обстановку с ее традициями, но жаль, что прошлое-прожитое отходит в вечность.
Получаешь ли ты мои письма? За последний месяц я послал тебе два письма. В этих письмах я писал тебе, что с марта месяца до 25 апреля хворал сыпным тифом, жар доходил до 41 градуса, жил на уколах, сердце признано слабым, был на волоске от смерти. Благодарение Богу и врачебному персоналу, который не жалел своих сил при уходе, я остался пока жив. Получил осложнения… Плохо стал слышать… опухоль ног и… болезнь сердца. Излечивая последствия тифа, я до сего времени лежу в больнице, переходя еженедельно из одного отделения в другое. В настоящее время лежу в 7-м отделении, где находятся выздоравливающие; на днях, думаю, переведут в отдел слабосильных, это уже не больница, а барак, где ходят уже в своей собственной одежде и питание здесь простое. Сколько времени пробуду в слабосильном отделе, не знаю; внешней стороны я стал лучше ;выглядеть: в последних отделениях больницы № 3 и № 7 кормили больных хорошо… Жаль одно, что чёрного хлеба мало очень дают, а он есть основа нашего питания. Несмотря на хорошее питание в больнице, силы все-таки плохо собираются после болезни…
С ногами вообще у меня нехорошее дело обстоит, ведь я их дважды обмораживал, о чём я писал тебе… На мои ноги страшно смотреть: все опухли и покрыты какими-то кровоподтёками; болел душой из боязни, что отнимут у меня ноги и буду совсем калекой. Врачи не дают никаких лекарств от болезни ног, говорят, что со временем все само собой пройдёт. Боль и ломота в ногах до сих пор ужасная; если доживу до зимы, то не знаю, как буду без тёплых сапог и тёплых чулок… Вчера врач сказал мне неутешительное относительно болезни моего сердца, признал у меня болезнь миокарда сердца – по его словам, болезнь хуже порока сердца; известие меня поразило – значит, жить мне осталось совсем немного… Смерть есть общая участь человечества, когда же вспоминаешь, что очередь моя, то становится страшно, зная, что мало подготовлен к загробной жизни.
Есть пословица: “на бедного Макара все шишки валятся”. Эта пословица приложима ко мне: моя одежда при привозе меня в больницу вся была сдана по описи в склад. Оказывается, у меня кожаных сапог и шапки не значится в приёмной фактуре. Заявил начальству о пропаже этих ценных вещей, но вот почти месяц прошёл, а ответа нет. Подобных пропаж было несколько. Теперь, при выходе из больницы, придётся ходить в лаптях – хорошо, если дадут казённые лапти; голову придётся накрывать казенным полотенцем – жаль, что ты не догадалась прислать мой чёрный картуз. Виноват, конечно, я, так как забыл это прописать… В каком состоянии мои ботинки? Если какие из них годны для носки, то пришли мне.
Дорогая Мила, не обижайся ради Бога, что я своими просьбами вынуждаю тебя тратить последние копейки, лишая тебя необходимого, но верь – нужда моя вызывает на это. Попроси от моего имени племянников помочь материально нам; знаю, велика твоя нужда, знаю, что ты оборвана и без одежды; если откажут в помощи нам, то Бог с ними…
Что нового в нашей дорогой стороне? Пишет ли кто тебе из родных… Как ты провела пост и моление праздничное, где? Очень хочется знать, как живут Шатурские… Больно и прискорбно, что меня скоро забыли. Забыли близкие по крови, родные, а что говорить о дальних родных? Завидуешь, когда ежедневно видишь, как товарищи по аресту получают письма от детей и знакомых.
Сидят со мной лица очень интеллигентные: инженеры, врачи, защитники — юристы. Есть профессор из Москвы, есть учитель московской школы. Пишут им очень часто, дети, жены и другие родные – друг познаётся лишь в несчастии…
Пиши мне чаще. Если бы ты знала, каким счастьем для меня являются твои письма, – я читаю каждую строчку твоего письма несколько раз и письмо знаю наизусть…»
Протоиерей Пётр Рождествин скончался 27 мая 1939 года в Баимском отделении Сиблага и был погребен в безвестной лагерной могиле.
«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века, составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Май».