29 мая 1918 года богоборческой властью был разграблен Ферапонтов монастырь, что в двадцати километрах от Кирилло-Белозерского монастыря. Забрали всё: все съестные припасы, муки не оставили ни щепотки, а также все, что посчитали ценным. Над сестрами глумились. Чудовищно, что в этом бесчинстве принимали участие местные жители. Сестрам велели выселиться из обители. Через несколько месяцев († 15 сентября) была расстреляна игумения монастыря мать Серафима (Сулимова)…
В первые дни после февральской революции 1917 года связь провинции со столицей почти прервалась. В Новгород из Петербурга поступали лишь скудные и отрывочные сведения о чрезвычайных событиях в стране. Началось брожение в войсках, появились анархические настроения в тылу. Октябрьский переворот стал началом разрушения православной России.
Толчком к расправам в Кирилловском уезде послужил инцидент, произошедший в Ферапонтовом монастыре в мае 1918 года. Этот эпизод был подробно описан в местной большевистской газете. Но более достоверно его изложила сама игумения Серафима в своем рапорте, посланном на имя Новгородского митрополита Арсения. Ее дополнил своим рапортом местный благочинный священник Александр Фомин, настоятель соседней Ильинской церкви на Цыпинском погосте.
Что же произошло в 1918 году? В первых числах мая Кирилловский исполком постановил произвести опись всего церковного имущества монастырей. Ожидался приезд комиссии и в Ферапонтове. Однако, в отличие от других белозерских обителей, Ферапонтовская учреждалась на основе прихода, и все имущество делилось на приходское и монастырское, причем, церковное имущество принадлежало приходу. Это означало, что без членов приходского совета, то есть крестьян, производить новую опись было нельзя. Крестьяне же были настроены агрессивно, и когда прибыли члены комиссии, они встретили их враждебно, и только уговоры священника Иоанна Иванова не допустили кровопролития. Посланных членов комиссии толпа прогнала, пригрозив расправой. Через два дня красноармейцами был арестован отец Иоанн за “подстрекательство” крестьян. Тогда же была вызвана в следственную комиссию игумения Серафима. Ей пришлось остаться в Кириллове на монастырском подворье под домашним арестом. Матушку лишили права выезда из города до следствия, будто бы, за соучастие в сопротивлении действиям комиссии. А отца Иоанна “за погромную агитацию против Советской власти и против комиссии по учету монастырей Кирилловского уезда” заключили в тюрьму.
«Накануне моего отъезда в Кириллов для допросов, то есть 11 мая, пишет игумения Серафима в рапорте, явились ко мне около 40 человек из ближайших двух деревень и потребовали ключи от всех монастырских кладовых для осмотра всех продовольственных запасов. Я подчинилась их требованию, выдала им все ключи, и они пошли осматривать и искать в присутствии комиссара; и почти все, что нашли, отобрали».
На второй день явилась уже самочинно огромная толпа народа мужчины, женщины и даже дети. Они устроили настоящий погром: «Ходили по кельям сестер, чердакам, проникали всюду, разламывали сундуки, срывали пробои и похищали все, что попадется под руку… Угрожали разогнать всех сестёр, нанося им различные оскорбления». Из-за беспорядков некоторые сестры стали расходиться по домам. Приходский совет стал уговаривать сестер оставаться на своих местах, обещая не причинять больше обид и притеснений. Кирилловский исполком командировал двух красноармейцев для охраны.
Матушка Серафима с 11 мая продолжала находиться в Кириллове под домашним арестом, а отца Иоанна в июне перевели в Череповецкую тюрьму, откуда он уже не вернулся. Богослужения в Ферапонтовом монастыре прекратились, потому что некому было служить. Священник сидел в застенках, оставался только дьякон Михаил Цветаев.
Сестры навещали игумению Серафиму, но для управления обителью в столь тревожные дни им особенно не хватало матушки. Временно делами ведали старшие монахини, в их числе монахиня Нина, сестра игумении, а также послушница Александра Самойлова, письмоводительница.
Из рассказов сестёр, игумению на подворье посещал епископ Кирилловский Варсонофий (Лебедев). Однажды во время встречи, когда ему сказали о возможности в настоящее время трагической развязки, он заметил:
– Я не боюсь насильственной смерти, но я не смею думать, чтобы Господь нашел меня достойным мученической кончины.
Дело об убийстве коммуниста
Осенью 11 сентября в деревне Сосуново неизвестными был убит коммунист Костюничев. Андрей Иудович Костюничев был председателем Совета бедноты, организовывал в уезде продразверстку. Поздно вечером, когда он находился у себя дома, с улицы в окно раздался ружейный выстрел, от которого он упал замертво. Кто стрелял, осталось неизвестным.
По подозрению были арестованы трое Костюничевых родственник и двое однофамильцев из той же деревни. Состоялось два судебных процесса. Первый суд принял резолюцию о необходимости дорасследовать дело, поскольку улик против арестованных было недостаточно. А второй суд, не проводя никаких дополнительных расследований, приговорил всех троих к расстрелу. Но, принимая во внимание, что подсудимые являются “несознательными крестьянами”, трибунал нашел возможным приговор смягчить, подвергнув их 15 годам принудительных работ при Череповецком концлагере.
Поспешность суда, подтасовка показаний и речи “общественного обвинителя от партии”, все подгонялось под один замысел. Имелось письмо Череповецкого губернского комитета партии о том, что раз дело касается члена партии, то оно должно иметь политическую окраску, то есть, что был заговор “как на коммуниста”.
Пока решалась судьба подозреваемых лиц, тем временем совершилась расправа над людьми, которые не имели никакого отношения к данному делу. Убийство и последующее судилище были типичной для того времени провокацией с целью начать репрессии против духовенства. Для человеческой логики совершенно невероятна система расплаты за чужие злодеяния заложниками, но в революционную логику это уложилось: подозреваемые в убийстве живы, и следствие над ними продолжается, а невинные люди заложники произволом объявлены врагами и расстреляны на 4-й день.
Расстрел
За провокационным выстрелом последовало постановление Ревтрибунала: «Ответить на убийство коммуниста Андрея Костюничева красным террором, а именно: кроме наглых убийц и заговорщиков, подвергнуть расстрелу из числа 52 заложников…37 человек». Местная газета “Известия рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов” поместила заметку о похоронах Костюничева, заключив ее зловещими словами: «За каждую голову честного борца будут снесены ваши головы тысячами».
В день похорон коммуниста, 15 сентября было принесено кровавое жертвоприношение. Накануне вечером по дороге из Горицкого монастыря арестовали епископа Кирилловского Варсонофия. За игуменией Серафимой в Ферапонтов монастырь прислали подводу с охраной. В час ночи матушку доставили в тюрьму, а в 5 часов всех вывели на расстрел. Вместе с Владыкой и игуменией на казнь повели четырех заложников: двух горожан и двух крестьян.
Шли по старой Горицкой дороге. Матушка прихрамывала, шла с палочкой. У второго верстового столба каратели приказали свернуть вправо, где на горке Золотухе было учебное стрельбище. Шедший впереди Владыка Варсонофий, взглянув на отвесный склон горы, произнес:
– Вот и наша Голгофа.
Игумения Серафима пошатнулась. Она полагала, что арестованных ведут на Горицкую пристань, чтобы посадить на пароход и везти в Череповецкую тюрьму, куда отправили священника Иоанна. Она не вполне верила, что их будут казнить без суда. Епископ протянул руку, поддержал ее и сказал:
– Матушка, приободрись! Ты лицо духовное, нам надо на смерть идти, не боясь, как на брачный пир, с веселием. Наступит время, когда нам с тобой завидовать будут. Слабость прошла, и игумения спокойно, с миром душевным пошла к месту казни. Поставили лицом к горе, спиной к палачам. Обернувшись к убийцам, матушка сказала, как говорила сестрам монастыря ежедневно после вечерних молитв:
– Простите меня, окаянную.
Карателям послышалось, что она их назвала окаянными, и они выстрелили в матушку, попали в лицо. Грянули еще пять залпов. Все упали, только в Епископа не могли попасть, пока он читал молитвы на исход души. Его казнили последним, когда он закончил молиться и опустил руки. Положили всех расстрелянных мучеников в одной могиле, которую заставили рыть заложников-купцов, следующих жертв революции. Из 52 лиц, намеченных по уезду Кирилловской ЧК в качестве заложников, 15 оставили под арестом в тюрьме до следующего “контрреволюционного” случая. Яма была вырыта в подножии горы Золотухи на расстоянии примерно 50 саженей от дороги. Не сделано было над этой братской могилой обычного холмика, не поставлено и Креста, только чья-то заботливая рука украсила могилу цветами. Так описал место расстрела посланный из Новгорода член Епархиального совета В.Н. Фиников.
Миряне-мученики
Вместе с Владыкой и игуменией приняли мученическую кончину четверо мирян. Они попали в число 37-ми “белогвардейцев”, приговоренных Кирилловской ЧК к расстрелу. Кто были остальные и какова их судьба, неизвестно. Имена расстрелянных на Золотухе назвала передовица газеты Кирилловского совдепа в разделе “Объявления”. Более подробно известила своих сограждан о событиях в Кириллове череповецкая газета “Известия Череповецкого губернского и уездного Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов”:
«Имена расстрелянных в Кириллове:
1. Епископ Кирилловский Варсонофий, 48-ми лет. В мире Василий Павлович Лебедев, Боровичского уезда Новгородской губернии Белавинской волости, погоста Старухино. У Епископа при аресте найдена снаряженная бомба французского образца.
2. Игумения Ферапонтова монастыря Серафима, 60-ти лет, в мире Елизавета Николаевна Сулимова, гражданка Устюжны, Череповецкого уезда.
3. Николай Игнатьевич Бурлаков, 29-ти лет, гражданин города Кириллова, бывший гласный Кирилловской городской думы, практикант-техник. Непосредственно замешан в заговоре против Костюничева.
4. Анатолий Андреевич Барашков, 48-ми лет, гражданин Ферапонтовской волости, деревни Гридино Кирилловского уезда, деревенский кулак.
5. Михаил Дормидонтович Трубников, 63-х лет, бывший дворянин, отставной капитан 2-го ранга, бывший мировой судья, земский начальник. Непосредственно замешан в заговоре против Костюничева.
6. Филипп Кириллович Марышев, 54-х лет, гражданин Кирилловской волости, деревни Малино, торговец».
Упоминание в газете о причастности Николая Бурлакова и Михаила Трубникова к убийству Костюничева является очевидным вымыслом. И совсем нелепо выглядит приписка о бомбе французского образца, якобы найденной при аресте Владыки. Это недоразумение раскрывается следующей фразой в газете, где казненные сравниваются с акулами англо-франко-американского империализма. Чуть позже, в воспоминаниях председателя Кирилловской ЧК Е.А. Волкова появится рассказ о тайнике со 125 винтовками, якобы обнаруженными в покоях епископа Варсонофия вместе со списком 125 активистов.
Об общей атмосфере тех дней в Кирилловском уезде красноречиво выразился А.И. Анисимов, свидетель тех событий и спутник Владыки Варсонофия в его последней поездке перед арестом. В письме к известному реставратору И.Э. Грабарю Александр Иванович писал: «Жизнь здесь, и раньше невеселая, превратилась в какой-то кошмар: чувствуешь себя запертым в тесный зловонный зверинец, где принужден испытывать все ужасы соседства с существами, коим нет имени».
Похороны коммуниста в день расстрела мучеников вылились в зловещее торжество. Вместо тихой скорби об убитом крестьянине Костюничеве прозвучал призыв проливать новую кровь врагов революции. Как на манифестацию, шла взбудораженная толпа с плакатами и знаменами, звучал салют красноармейского караула. Над могилой давали клятву кровавой мести. Палачи не только надругались над телами своих жертв, не дав похоронить их по христианскому обряду, но и глумились два дня, разрывая и закапывая могилу, не позволив совершить отпевание по положенному чину. А в большевистской газете опубликовали кощунственную эпитафию на Михаила Трубникова.
Хотя не найдены пока материалы, раскрывающие роль мучеников-мирян, но можно быть уверенными, что произошедшее не было случайностью, что это мученичество за веру. Примечательно, что в 1879 году “Новгородские епархиальные ведомости” сообщали, что Кирилловский уездный исправник Доримедонт Трубников отец убиенного Михаила Трубникова построил в своей усадьбе на собственные средства деревянную часовню, за что получил благословение Епископа.
День расстрела 15 сентября 1918 года (2 сентября по старому стилю) приходился на воскресенье, когда Православная Церковь отмечает память мучеников III века Маманта, отца его Феодота и матери Руфины, скончавшихся в тюрьме за исповедание христианской веры. В темнице и родился Мамант, последовавший за родителями в подвиге мученичества. Отрок был жестоко мучим на глазах тысяч зрителей цирка. В тот же день чтится память еще 3628 мучеников III-IV веков, прибывших в Никомидию с женами и детьми, чтобы засвидетельствовать гонителю христиан Диоклитиану свою непоколебимую веру во Христа. В XX веке происходили гонения на верующих иначе, их не бросали на съедение львам и не жарили живыми на огне, но поступали с христианами также безжалостно.
Однако христиане люди не от мира сего. И там, где, казалось бы, случается непоправимая трагедия и торжествует зло, происходит совершенно противоположное по своему глубокому смыслу. Печаль обращается в радость. В 1918 году горожане Кириллова и два монастыря потеряли своих духовных наставников, но мы приобрели новых молитвенников. Они принесли себя в жертву за грехи людские, и тем уподобились Самому Христу. Они последовали евангельскому образу зерна, брошенного в землю: «если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесёт много плода» (Евангелие от Иоанна, глава 12, стих 24).